Автопортрет

ЛЮБИТЕЛЯМ  ПАРОДИЙ

    Выношу на суд любителей пародий некоторые свои поэтические опусы. Все стихотворения авторов, которых я пародирую, или которым подражаю, выделены зелёным цветом, мой текст остаётся черным. Если в стихах и пародиях обнаружатся опечатки, или ошибки – прошу указать на них в своих комментариях.

В М Е С Т О    П Р Е Д И С Л О В И Я

    Когда в руках слабеющего мэтра
Качнулось знамя, словно бы от ветра,
(На самом деле – не хватило сил),
Держать древко из пародийной стали
В шаржированно строгой вертикали
Меня поэт, конечно, не просил.

Я сам схватил древко рукою бравой,
Хоть левой, ибо авторучка в правой,
Вся полная критических чернил.
Теперь несуществующего Бога
Прошу мне дать талантишку немного,
Чтоб даром никого не очернил

И, из любви к отеческой культуре
И нежности к родной литературе,
Чей благородный дорог мне язык,
Не покарал избыточно сурово
Того, кто поэтическое слово
Небрежностью вдруг превращает в бзик…

26.09.2006 г.

 *     *     *

    Мой  любимый жанр – пародия,
Остальное – между прочим.
Спародированным вроде я
Не хочу быть очень-очень.

Я живых почти не трогаю –
Берегу свой лик и лик их.
Обращаюсь за подмогою
К стихотворчеству великих.

Ведь великие почившие
(В этом и секрет удачи),
Этот свет на тот сменившие –
Дать уже не смогут сдачи.

А с великими «беседуя»,
Критикую их бессменно.
Встречусь с ними на том свете я –
Поколотят непременно.

30.03.2003 г.

Игорь Северянин

К В А Д Р А Т      К В А Д Р А Т О В

   Никогда  ни о чем не хочу говорить…
О поверь! – я устал, я совсем изнемог…
Был года палачом – палачу не парить…
Точно зверь, заплутал меж поэм и тревог…

Ни о чем никогда говорить не хочу…
Я устал… О, поверь! изнемог я совсем…
Палачом был года – не парить палачу…
Заплутал, точно зверь, меж тревог и поэм…

Не хочу говорить никогда ни о чем…
Я совсем изнемог… О, поверь!   я устал…
Палачу не парить!.. был года палачом…
Меж поэм и тревог, точно зверь, заплутал…

Говорить не хочу ни о чем никогда!..
Изнемог я совсем, я устал, о, поверь!..
Не парить палачу!.. палачом был года!..
Меж тревог и поэм заплутал точно зверь!..

*   *   *

    Сочинить  нипочём в цвете лет мне «квадрат»…
Получил я тогда тысяч пять, без потерь…
Заменить калачом винегрет был я рад…
Полон сил, как всегда, я опять и теперь…

Нипочём сочинить мне «квадрат» в цвете лет…
Я тогда получил, без потерь, тысяч пять…
Калачом заменить был я рад винегрет…
Как всегда, полон сил и теперь я опять…

В цвете лет мне «квадрат» нипочём сочинить…
Без потерь, тысяч пять я тогда получил…
Винегрет был я рад калачом заменить…
И опять я теперь, как всегда, полон сил…

Мне «квадрат» в цвете лет сочинить нипочём!..
Тысяч пять, без потерь,  получил я тогда!..
Был я рад винегрет заменить калачом!..
И теперь я опять полон сил, как всегда!..

18.09.2003 г.

Марина Безнадежных

Р А Д У Г А

    На полях пропитанных озоном,
Низко гнется вымокшая рожь.
Где-то далеко, за горизонтом,
Все еще идет холодный дождь.

Я иду по полевой дорожке
И смотрю до чертиков в глазах –
Радуга испуганною кошкой
Спину выгибает в небесах.

Р А Д У Г А      С К В О З Ь      С Л Ё З Ы

      По полям, пропитанным навозом,
Шёл и я, когда был молодым,
А состав, влекомый паровозом,
Рядом шёл, пуская чёрный дым.

Не питая на озон надежды,
Шёл я полем сумрачный и злой –
Рожа в угле, в саже вся одежда,
А глаза засыпаны золой.

Вдруг сверкнула радуга, как кошка,
Я воспрянул духом, было, но,
Пригляделся ближе – стало тошно:
Нефтяное в лужице пятно…

Я иду с ворованной картошкой, –
Полведёрка, больше я не смог:
Мне глаза испуганною кошкой
Расцарапал паровозный смог.

01.03.2003 г.

А.К.Толстой

*   *   *

     Дробится , и плещет, и брызжет волна
Мне в очи соленою влагой;
Недвижно на камне сижу я – полна
Душа безотчетной отвагой.

Валы за валами, прибой и отбой,
И пена их гребни покрыла;
О море, кого же мне вызвать на бой,
Изведать воскресшие силы?

Почуяло сердце, что жизнь хороша,
Вы, волны, размыкали горе,
От грома и плеска проснулась душа,
Сродни ей шумящее море!

<1858 >

*   *   *

     Не  пенится  море, не плещет волна,
Деревья листами не двинут,
На глади прозрачной царит тишина,
Как в зеркале мир опрокинут.

Сижу я на камне, висят облака
Недвижные в синем просторе;
Душа безмятежна, душа глубока,
Сродни ей спокойное море.

< 1858 >

*   *   *

     Граф, что же сродни Вашей доброй душе –
Спокойное море, иль бури?
Что ближе душе: пасторали Буше,
Иль пляски разгневанных фурий?

Граф, можно сказать, коль мы с Вами одни:
Должна же быть альтернатива,
А если и то, и другое сродни –
Двудушным быть так некрасиво!

Граф, надо бы выбрать Вам что-то одно,
Чтоб быть непохожим на флюгер,
Иначе душа тихо ляжет на дно,
Как бурей потопленный люггер.

06.03.2003 г.

А.К.Толстой

Ч У Ж О Е      Г О Р Е

В  лесную  чащý  богатырь при луне
Въезжает в блестящем уборе;
Он в остром шеломе, в кольчатой броне
И свистнул беспечно, бочась на коне:
«Какое мне деется горе!»

И едет он рысью, гремя и звеня,
Стучат лишь о корни копыты;
Вдруг с дуба к нему кто-то прыг на коня!
«Эй, кто за плечами там сел у меня?
Со мной, берегись, не шути ты!»

И щупает он у себя за спиной,
И шарит с досадой во взоре;
Но внемлет ответ: «Я тебе не чужой,
Ты, чай, об усобице слышал княжой,
Везешь Ярослава ты горе!»
…………………………………………….

< 1866 >

Ч У Ж О Е      Г О Р É

     В  лесную  чащý  в золотом сентябре
Въезжает богáтырь на кóне,
При лýне и в кольчатой брóне,
В блестящем въехáл уборé
И скáзал: «Какое горé?!»

Он рысью едéт, копытáми гремя
И звéня стремянами сбруи,
Горé поминаючи всуе.
С дубá к нему в это время?
Прыгнýл кто-то – и на стремя?.

За спúной щупáет богáтырь себя:
«Берéгись, со мною не шýти,
и с тóбою нам не по пýти!»
и óтвет внемлéт: «Не чужой тебе я –
Везёшь ты горé Ярослава-князя!…»

Ну и так далéе, как пúсать нельзя!..

06.03.2003 г.

А.К.Толстой

*   *   *

     Милый друг, тебе не спится,
Душен комнат жар,
Неотвязчивый кружится
Над тобой комар.

Подойди сюда, к окошку,
Всё кругом молчит,
За оградою дорожку
Месяц серебрит.

Не скрыпят в сенях ступени,
И в саду темно,
Чуть заметно в полутени
Дальнее гумно.

Встань, приют тебя со мною
Там спокойный ждёт;
Сторож там, звеня доскою,
Мимо не пройдет.

1840-е годы

         Л.Н.Толстой  в  декабре 1876 года так писал  А.А.Фету  об этом стихотворении: «Толстой ужасен. Например, картина ночи: «Не скрипят в сенях ступени». Отчего же  не сказано, что не хрюкают  в хлеве свиньи? И  всё  в таком роде»                                                                                                                                          (Полн. собр. соч., т. 62, М., 1953, стр.295).

*   *   *

Посвящается Л.Н.Толстому

    Милый  друг, тебе не спится,
Запотел твой лоб,
Муха над тобой кружится,
И кусает клоп.

Подойди сюда, к окошку.
Видишь тёмный воз?
Там под ним рожает кошка,
И лежит навоз.

Скрипнули в хлеву ступени,
Хрюкнула свинья.
В сад тебя из полутени
Приглашаю я.

Сторож там тебя со мною
За кустами ждёт.
Шандарахнет нас доскою, –
Мимо не пройдёт.

Этот изверг с сентября сам
Трёх уже убил.
Будет целый месяц с мясом
Старый некрофил.

07.03.2003 г.

Владимир Набоков

БАШМАЧОК

    Ты его потеряла а траве замирающей,
в мягком сумраке пряных волн.
Этот вечер был вздохов любви умоляющей
и любви отвечающей полн.

Отклонившись с улыбкой от ласок непрошеных,
от моих непонятных слов,
ты метнулась, ты скрылась в тумане некошенных
голубых и мокрых лугов.

Я бежал за тобою сквозь дымку закатную,
но догнать я скоро не мог…
Ты вздыхала, раздвинув траву ароматную:
“Потеряла я башмачок!”

Наклонились мы рядом. Твой локон взволнованный
чуть касался щеки моей;
ничего не нашли мы во мгле заколдованной
шелестящих, скользких зыбей.

И, счастливый, безмолвный, до садика дачного
я тебя отнёс на руках,
и твой голос звенел чище неба прозрачного
и на сонных таял цветах.

Как теперь далеко это счастье душистое!
Одинокий, в чужой стране,
вспоминаю я часто минувшее чистое,
а недавно приснилось мне,

что, бродя по лугам несравненного севера,
башмачок отыскал я твой –
свежей ночью, в траве, средь туманного клевера,
и в нём плакал эльф голубой…

20 ноября 1918

Б А Ш М А Ч Н О Е

     Ты его потеряла в траве замирающей,
Не желая других потерь.
Не откликнулась ты на мой зов умоляющий,
Убежав, как испуганный зверь.

Сохраняя в себе атрибуты невинности,
Ты метнулась в нескошенный луг.
Пред тобою не чуя малейшей провинности,
Удивился я, видя испуг,

И помчался вослед. Ты страдала одышкою,
Да к тому ж, потеряла башмак.
Я настиг тебя вскоре. Назвав “шалунишкою”,
Ты мне тихо сказала так:

“Перестал бы ты, Вова, ловить своих бабочек,
Чтоб смогла я сказать “Люблю”.
Лучше б дров напилил и полил пару грядочек,
Да помог мне найти туфлю”,

Мы искали её до заката холодного.
Не найдя, побрели домой.
На меня ты, хромая, смотрела, голодного,
Будто это был я хромой.

Не позвала к себе в недра домика дачного,
Только громко сказала “Пока!”
Долго помнил я сумерки дня неудачного
И потерю тобой башмака.

Пролетели года, ты давно стала бабушкой,
Я ж по-прежнему был холостяк
И, гоняясь по старой привычке за бабочкой,
Я внезапно нашёл твой башмак.

Он лежал средь травы, под коровьей лепёшкою,
Словно старого мира привет,
Весь осыпанный мухами, облепленный мошкою,
и в нём прятался жук-калоед.

30.07.2008 г.

Иосиф Бродский

 …………………………………………….…Зоркость этих времен – это зоркость к вещам тупика.
………………………………………………Не по древу умом растекаться пристало пока,
………………………………………………но плевком по стене. И не князя будить – динозавра.
………………………………………………Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
………………………………………………Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
………………………………………………да зеленого лавра.

 Н Е    Р А С Т Е К А Й Т Е С Ь !           

     Алексей Мусин-Пушкин читал древнерусскую вязь,
Над пергаментом низко седою главой наклонясь,
И скрипели чуть слышно тупые гусиные перья.
«Растекашеся мысью по древу…» Что это за «мысь»?
И исправил старик древнерусскую «белку» на «мысль».
Это знаю теперь я…

Ваш счастливый удел – у веков времена обзирать,
Вспоминая удельных князей и погибшую Игоря рать,
И нетленные строки стихов сочинять, словно Пушкин,
Не умом растекаться, а  мысью пристало Вам, сэр,
И не ждать ни секир, ни плевков, наш российский Гомер, –
Лишь на темя лаврушки…

26.07.2013 г.

Максимилиан Волошин

*   *   *

    Томимый снами я дремал,
Не чуя близкой непогоды;
Но грянул гром, и ветр упал,
И свет померк, и вздулись воды.

И кто-то для моих шагов
Провел невидимые тропы
По стогнам буйных городов
Объятой пламенем Европы.

Уже в петлях скрипела дверь
И в стены бил прибой с разбега,
И я, как запоздалый зверь,
Вошел последним внутрь ковчега

Август 1914
Дорнах

*   *   *

    Томимый  снами, я дремал,
А тут как раз потоп случился,
Но, к счастью, был ковчег не мал,
И Ной немного потеснился.

В ковчеге было много нас;
Иные парус напрягали,
Но никого никто не пас,
И только голубей пускали…

Ещё земли печален вид,
Но наш ковчег пристал у брега,
И я, как самый поздний вид,
Последним вышел из ковчега.

Погиб и кормщик, и пловец,
И даже Ной, как ни старался,
Лишь я, таинственный певец
В пустынных берегах остался.

В Европе я по стогнам жил,
Испытывая скорбь и муку,
И кто-то камень положил
В мою протянутую руку.

Во глубине сибирских руд,
Гонимый вешними лучами,
Я стал писать свой скорбный труд
Глухими тёмными ночами.

Уже в полях белеет снег,
А время в стены бьёт с разбега, –
Глаголом хочет сжечь ковчег
И занести холодным снегом.

29.03.2003 г.

Фёдор Тютчев

*    *    *

    Сей день, я помню, для меня
Был утром жизненного дня:
Стояла молча предо мною,
Вздымалась грудь её волною,
Алели щёки как заря,
Всё жарче рдея и горя!
И вдруг, как солнце молодое,
Любви признанье золотое
Исторглось из груди ея…
И новый мир увидел я!..

1830

*    *    *

     Сей вечер, помню, ля меня
Был вечер жизненного дня:
Я молча постоял пред нею,
Почувствовав, что я бледнею,
Как краски алые заката –
Уныло, вяло и покато!

И вдруг, как солнце нежилое,
Любви признанье пожилое
Я из груди своей исторг,
Всем сердцем чувствуя восторг,
Сказав, что на груди ея
Вдруг новый мир увидел я!

Она же странно усмехнулась,
Тотчас же к Фету повернулась,
Я мне ответила «Привет!
Вы старше на семнадцать лет!»
И оба поспешили прочь,
А для меня настала ночь.

04.06.2004 г.

Фёдор Тютчев

Маl’aria

 Люблю сей божий гнев! Люблю сие, незримо
Во всём разлитое, таинственное Зло –
В цветах, в источнике прозрачном, как стекло,
И в радужных лучах, и в самом небе Рима.
Всё та ж высокая, безоблачная твердь,
Всё так же грудь твоя легко и сладко дышит,
Всё так же тёплый ветр верхи дерев колышет,
Всё тот же запах роз, и это всё есть Смерть!..
Как ведать, может быть, и есть в природе звуки,
Благоухания, цвета и голоса,
Предвестники для нас последнего часá
И усладители последней нашей муки.
И ими-то Судеб посланник роковой,
Когда сынов Земли из жизни вызывает,
Как тканью лёгкою свой образ прикрывает,
Да утаит от них приход ужасный свой!

1830

M A L ’ A R I A

    Когда анофелес, не кулекс,
Тебя отведать возжелав,
Свой хоботок в тебя запулит,
Тебе плазмодий передав,

И в лихорадке ты, страдая,
Хинин начнёшь в сердцах глотать,
Тогда я сердцем отдыхаю –
Какая это благодать!

Когда врата небесной тверди
Твой дух раскроются принять,
Когда тлетворный запах смерти
Ты примешься распространять,

Зажавши, что ни говори я,
Свой нос, пойму, – уже пора,
Воскликнув пылко: Mal’aria!,
На лбу прихлопнуть комара.

Но будет поздно – заражённый,
Как воздух над гнильём болот,
Я организм свой поражённый
У райских размещу ворот.

И выйдет Пётр, гремя ключами:
– Не ты ль был малярии рад? –
И, холодно пожав плечами,
Укажет мне дорожку в ад.

24.06.2004 г.

Афанасий Фет

*    *    *

    Ещё акация одна
С цветами ветви опускала
И над беседкою весна
Душистых сводов не скругляла.

Дышал горячий ветерок,
В тени сидели мы друг с другом,
И перед нами на песок
День золотым ложился кругом.

Жужжал пчелами каждый куст,
Над сердцем счастье тяготело,
Я трепетал, чтоб с робких уст
Твоё признанье не слетело.

Вдали сливалось пенье птиц,
Весна над степью проносилась,
И на концах твоих ресниц
Слеза нескромная светилась.

Я говорить хотел – и вдруг,
Нежданным шорохом пугая,
К твоим ногам, на ясный круг,
Спорхнула птичка полевая.

С какой мы робостью любви
Своё дыханье затаили!
Казалось мне, глаза твои
Не улетать её молили.

Сказать «прости» чему ни будь
Душе казалося утратой…
И, собираясь упорхнуть,
Глядел на нас наш гость крылатый.

1859

*    *    *

    Жужжали пчёлами кусты,
С лугов мычанье раздавалось.
Я трепетно желал, чтоб ты
В любви ко мне не признавалась.

Над степью пенье птиц лилось,
Над сердцем счастье тяготело,
И тёплым светом налилось
Твоё приветливое тело.

Из поднебесья, вдруг, упав,
Пичужка села на колено
Твоё, в волнении приняв
Его, как видно, за полено.

И затаил дыханье я,
Тебя ревнуя к этой птице,
Напоминавшей соловья,
Того, что к розе стал маститься.

Хотелось трахнуть чем-нибудь
По этой нечисти крылатой,
Не собиравшейся вспорхнуть
С твоей коленки полноватой.

Но, было нечем. А вокруг –
Ни палки самой завалящей,
И я, сказав: «Прости, мой друг!»,
Ушёл, не солоно хлебавши.

10.06.2994 г.

Афанасий Фет

*    *    *

    Люди спят, мой друг, пойдём в тенистый сад.
Люди спят. Одни лишь звёзды к нам глядят.
Да и те не видят нас среди ветвей
И не слышат – слышит только соловей…
Да и тот не слышит, – песнь его громка;
Разве слышат только сердце да рука:
Слышит сердце, сколько радостей земли,
Сколько счастия сюда мы принесли;
Да рука, услыша, сердцу говорит,
Что чужая в нём пылает и дрожит,
Что и ей от этой дрожи горячо,
Что к плечу невольно клонится плечо…

1853

*    *    *

     Люди спят, мой друг; пойдём в тенистый сад.
Да и тот уснул, лишь звёздочки глядят,
Да и те не видя нас среди ветвей
И не слышат – слышит только соловей,
Да и тот не слышит, – песнь его громка;
Разве слышат только сердце и рука,
Да и тем уже почти не до того –
Аритмии, панариции… Всего,
Что так мучит, мне тебе не передать,
Да и стоит ли? Ты тоже хочешь спать,
Да и спишь уже, поди, без задних ног,
Да и ладно – от греха нас Бог сберёг!..

14.07.2004 г.

Афанасий Фет

*    *    *

    Зреет рожь над жаркой нивой,
И от нивы и до нивы
Гонит ветер прихотливый
Золотые переливы.

Робко месяц смотрит в очи,
Изумлён, что день не минул,
Но широко в область ночи
День объятия раскинул.

Над безбрежной жатвой хлеба
Меж заката и востока
Лишь на миг смежает небо
Огнедышащее око.

Конец 50-х годов

*    *    *

    Спеет колос над полями,
Между запада и юга
На мгновенье над глазами
Брови поднялись с испуга.

Удивлён я бесконечно:
Между зюйда и востока
Обнаружилось беспечно
Огнедышащее око.

Смотрит месяц в око робко
Меж восхода и зюйд-веста –
Ну, тупой, тупой, как пробка
Made in главрезинотреста.

День объятья в область ночи
Между севера и оста
Широко раскинул, впрочем,
Это было б очень просто.

Не признав в поэте Фета,
Между норда и заката,
Я послал в душе поэта
Меж редакции и мата.

15.07.2004 г.

Афанасий Фет

*    *    *

   Я долго стоял неподвижно,
В далёкие звёзды вглядясь, –
Меж теми звездами и мною
Какая-то связь родилась.

Я думал… Не помню, что думал;
Я слушал таинственный хор,
И звёзды тихонько дрожали,
И звёзды люблю я с тех пор…

1843

З В Е З Д Е Н И Е

    Стоял я, на звёзды дивяся,
Весь в думы свои погружён.
Сосед мне сказал: – «Афанасий,
Никак ты считаешь ворон?»

Какие вороны? Покою
Мне думы никак не дают –
Я между звездами и мною
Почувствовал родственность тут.

Вороны… Я звёздный потомок,
А ты мне про птичек, сосед.
Из мрачных иду я потёмок –
Мне звёзды даруют свой свет.

Считают меня своим кумом,
Поют мне, родства не тая.
Я думал… О чём же я думал?..
Не помню, о чём это я?..

02.06.2004 г.

Иван Бунин

Сказка о Козе

     Это волчьи глаза или звёзды – в стволах на краю перелеска?
Полночь, поздняя осень, мороз.
Голый дуб надо мной весь трепещет от звёздного блеска,
Под ногою сухое хрустит серебро.

Затвердели, как камень, тропинки, за лето набитые.
Ты одна, ты одна, страшной сказки осенней Коза!
Расцветают, горят на железном морозе несытые
Волчьи, божьи глаза.

29.X.13
Васильевское

С К А З О Ч Н О Е

   Это волчьи глаза или звёзды – в стволах на краю перелеска?
Полночь, поздняя осень, мороз.
Голый дуб над Козой весь трепещет от каждого треска.
А у бедной Козы – амавроз.

Затвердели, как камень, мозоли, за лето набитые –
Всё искала себе в женихи молодого Козла.
Под ногами хрустели бутылки, туристом разбитые…
О, судьба, отчего ты так зла?

Спутать звёзды с глазами нетрудно и зрячему зверю.
Тут ещё средь ветвей появились они, светляки…
То не божьи глаза, дорогая, я в Бога не верю –
То костры рыбаков у реки.

А сегодня ты Волка не бойся, моя одинокая, –
У него инфлюэнца, подагра и старческий пародонтоз.
Он лежит в своём логове, изредка горестно охая
И поджав обтрепавшийся хвост.

Говорят, уж не встанет… Ну, что же, туда и дорожки,
По которым когда-нибудь топать тебе и самой.
Наконец отыгрались проклятому рожки да ножки,
Что остались от Козлика прошлой ужасной зимой!

А ещё позапрошлой весною сожрал он геолога голого,
Только сплюнул очки, мол, диоптрии слишком плохи…
Я тебе, дорогая, желаю найти офтальмолога,
И крутого Козла в женихи!

20.07.2013 г.

Анна Ахматова

Сероглазый король

    Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.

Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:

«Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.

Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой.»

Трубку свою на камине нашёл
И на работу ночную ушёл.

Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки её погляжу.

А за окном шелестят тополя:
«Нет на земле твоего короля…»

Д А    З Д Р А В С Т В У Е Т     К О Р О Л Ь !

    Слава тебе, безысходная боль!
Эй, мазохисты – умер король!

Муж мой вернулся домой с полпути:
«Где моя трубка? Никак не найти…

Ты не видала, где трубка моя?
Вот она, фу! Да, ещё что-то я

Должен был… Вспомнить никак не могу…
Да, а ты знаешь – король-то гу-гу!

С дыркой во лбу возле дуба нашли.
Ну и бандиты нынче пошли!

Будет теперь лишь в раю он блудить.
Полно! А дочку зачем же будить?»

Что он услышать хочет в ответ –
Чтобы сказать, что отца её нет?

А за окном шелестели кусты.
Я тихо спросила «А это не ты…?»

13.05.2004 г.

Сергей Клычков

*    *    *

    Пригрезился, быть может, водяной,
Приснился взгляд – под осень омут синий!
Но, словно я по матери родной,
Теперь горюю над лесной пустыней…

И что с того что зайца из куста
Простой ошибкой принял я за беса,
Зато, как явь, певучие уста
Прослышал я в немолчном шуме леса!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А мужикам, не глядя на мороз
Приехавшим за брёвнами на ригу,
Я покажусь с копной моих волос
Издалека похожим на расстригу!

*    *    *

    Живёшь как надо, праведно живёшь,
А вот вокруг – одна сплошная нечисть.
Вот, зашуршала. Пригляделся – ёж.
На этот раз. А времени-то – вечность!

А я ещё тот случай не забыл:
Шёл ельником, отмахивал иголки.
Вдруг – Бог мой! Уж ни бес ли так завыл?
Фу, слава Богу, нет, всего лишь волки!

Гляжу – смертельно неподвижный взгляд
Из-за куста. Зашевелилось в холке.
Никак сам шиш, иль леший, или ляд?
А как вгляделся – светлячки на ёлке.

А раз смотрю – о, мать моя честна! –
Никак сам Сатана мохнатый вроде?
Потом ошибка сделалась ясна –
То пугало в соседском огороде.

Куда ни кинешь взгляд – о, Боже мой!
Из омута мохнатой лапой машет
Кикимора, а может, водяной…
А оказалось – то соседка, Маша.

Перекрестил козла, как Сатану,
Благодаря полуночному мраку,
И чурменякнул на свою жену,
Приняв её за ведьму с переляку.

А мужикам, двенадцатого дня
Приехавшим за брёвнами на ригу,
Что приняли за лешего меня,
Я показал, уж извините, фигу!

12.05.2004 г.

Марина Безнадежных

*    *    *

     Как  затих сверчок в подъезде –
Сразу мама стала строже,
Сразу снег на землю выпал,
Сразу день короче стал…

Говорят, зима настала…
И зима настала тоже –
Но она настала все же,
Лишь сверчок сверчать устал!..

Г И М Н     Б Е З Н А Д Ё Ж Н Ы Х

    Как  Союз наш развалился –
Сразу жизнь стала строже,
Сразу люди подурнели,
Сразу лёг на душу груз…

Говорят, хана настала…
И хана настала тоже –
Но она настала всё же,
Лишь распался наш Союз!..

29.03.2003 г.

Осип Мандельштам

*   *   *

     В  огромном  омуте прозрачно и темно,
И темное окно белеет.
А сердце, отчего так медленно оно
И так упорно тяжелеет?

То всею тяжестью оно идет ко дну,
Соскучившись по милом иле,
То, как соломинка, минуя глубину,
Наверх всплывает без усилий.

С притворной нежностью у изголовья стой
И сам себя всю жизнь баюкай,
Как небылицею, своей томись тоской
И ласков будь с надменной скукой.

1910

П Р О Ф И Л А К Т И К А    С Т Е Н О К А Р Д И И

     Любой  читатель страстно пожалеет
Писателя, поэта, или барда,
Чьё сердце так упорно тяжелеет, –
Ведь это ожиренье миокарда!

Попробуй бег трусцой и терренкуры,
Солёного и острого – поменьше,
Устраивай пореже перекуры,
И выпивки в кругу любимых женщин.

Стоять с притворной нежностью не стоит
У изголовья дружащих со скукой,
Питайся реже жирной колбасою
И погрубее будь с надменной сукой.

29.04.2003 г.

А. Дельвиг

Р О М А Н С

      Только  узнал я тебя –
И трепетом сладким впервые
Сердце забилось во мне.

Сжала ты руку мою –
И жизнь, и все радости жизни
В жертву тебе я принес.

Ты мне сказала «люблю» –
И чистая радость слетела
В мрачную душу мою.

Молча гляжу на тебя, –
Нет слова все муки, все счастье
Выразить страсти моей.

Каждую светлую мысль,
Высокое каждое чувство
Ты зарождаешь в душе.

1823

Р О М А Н – С

     Только  узнал я тебя –
И с трепетом сладким впервые
Ты сжала рукой мою выю.
Позже я понял : любя.

Сердце забилось моё –
Так я от любви задыхался,
И тут же тебе в ней признался.
Позже я понял: враньё.

Ты мне сказала: «Мой друг!»
И чистая радость слетела
С души моей прямо на тело.
Позже я понял: каюк.

Надо идти под венец.
В душе моей мрачной уныло,
И шея болезненно ныла.
Позже я понял: конец.

Вот ведь случается как –
Нет слов, чтобы выразить муки,
Но нету и сил для разлуки.
Позже я понял: дурак.

15.05.2003 г.

Алла Коркина

*   *   *

Я  хочу  не выделиться – слиться
с грозовой душой родных небес,
утренним нарядным синим ситцем,
с лесом гордым – чудом из чудес.
Может быть, рябина заревая –
это сердце алое мое
и горит, никак не отгорая,
освещая стылое жнивье.

*   *   *

     Мне  б хотелось, словно в русской сказке,
Пеньем жаворонка в синем небе стать,
Чтоб свои голосовые связки
Стылому жнивью сполна отдать.

Я хочу стать белым от мороза,
И покрыть луга и берега.
Может, эта белая берёза –
Не полено, а моя нога?

Пусть горят, никак не отгорая,
Как лучина, пальцы на ноге,
Комель-голень ярко освещая,
Свечкой в именинном пироге.

Может быть и заливное с хреном –
Это из моих, простите, ног?
И лежит на блюде с лёгким креном
С аллой коркиной и мой румяный бок?

04.05.2002 г.

Борис Пастернак

*   *   *

    Любить  иных тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.

Весною слышен шорох снов
И шелест новостей и истин.
Ты из семьи таких основ.
Твой смысл, как воздух, бескорыстен.

Легко проснуться и прозреть,
Словесный сор из сердца вытрясть
И жить, не засоряясь впредь.
Все это – небольшая хитрость.

*   *   *

     Любить  иных тяжёлый крест?
Мне эта гнома неизвестна –
Из тысяч редкостных невест
Прекрасней всех моя невеста.

Сказал я ей: «Ты мне близка,
Любить тебя – удел высокий.
И не прозрела ты пока,
Что «близкий» – значит «недалёкий».

Я прелести твоей секрет
Постиг под шорох слов и песен:
В тебе ни капли смысла нет,
Твой смысл, как воздух, бестелесен.

И, как сказал один поэт,
Который был любвеобилен,
Да, «ты прекрасна, спору нет»,
Но только жаль, что без извилин…»

05.05.2002 г.

Василий Казин

О Ж И Д А Н И Е

    Я  ждала  тебя, любимый,
Все глаза влила в окно.
Ой, и  длинен, длинен  день неугасимый,
Огневое, золотое волокно!
Издали клубился, вился дым из труб.
Мнилось – не ко мне ли торопился
Твой волнистый темный чуб?
И томленью, нетерпенью слуха
Было слышно, как у двери,
Вся напряжена,
Глухо
Переминалась тишина.
И тянулась нудная обуза.
Вдруг – и синевы края…
Ближе… блуза… чья-то блуза…
Синяя… Твоя! Твоя!
Дверь шушукнула, – и как во сне я
Сладко затуманилась в сиянье дня.
Подошёл… прильнул и ну, синея,
Обнимать и обнимать меня…
Обнимал ты… И со страстью жадной
Я взглянула на тебя, и – ах!
Ах, и как я обозналась, ненаглядный,
Это вечер обнимал меня впотьмах!

Д О Ж Д А Л А С Ь

    Я  ждала  тебя, любимый –
Все глаза влила в окно.
Длинен день неугасимый,
Но без глаз весьма темно.

Наконец-то слышу, милый,
Ноги трёшь о половик.
Дверь внезапно отворила
И тебе на шею – прыг!

Ты прильнул ко мне так жарко –
Жарче не было и нет.
Обнимаешь пылко… Жалко:
Я пощупала – сосед!

05.05.2002 г.

Александр Твердохлеб

П О Д С Н Е Ж Н И К

    В  потресканном  горшке старушечьих ладоней,
Чью глину обжигал мороз и суховей,
В чьих темных письменах загадки долгой доли,
Прекраснее легенд, латыни тяжелей.

В потресканном горшке, что был кувшином прежде
И вазой дорогой на свадебном столе,
Синеет светлячок единственной надежды –
Еще одну весну остаться на земле.

С В Е Т Л Я Ч О К

     В  кривых  моих руках, синюшных от мороза,
И в струпьях цыпок, и набухших вен,
Что стали трескаться от авитаминоза,
Страшней, чем тлен, или японский плен.

В кривых моих руках, что белы были прежде,
Как мрамор, или, может быть, как мел,
Потресканный горшок, в котором без надежды
Подснежник так галантно розовел.

08.05.2002 г.

Глеб Горбовский

С Л О В О

    Как  будто муха в янтаре
нетленно слово,
исторгнутое на заре
пути людского.

Скульптура мысли! На ветрах
событий встречных
не обратилось слово в прах,
шагнуло в вечность.

Германцев, русичей, монгол,
всех душ скопленье
хранит не пуля, но – глагол! –
от истребленья.

Иной народ возник и сник,
как непогода,
но бродит по миру язык
того народа.

Стучится посохом сухим
в страну-обитель,
но притворяется глухим
дней новых житель.

С Л О В А

    Как  в янтаре прилипший мух,
Слова нетленны,
Пока не обратились в пух
И хлопья пены.

Как много на Руси глагол,
Союз, наречий –
Всего их десять знал монгол,
Все части речи.

Один поэт монгол пугать
Стал без рефлексий:
Он перестал употреблять
Противных флексий.

И прошептал: «Наверно, псих…»
Монгол монгольше.
А ты, поэт, хороших стих
Пиши побольше!

Скульптуру мысли не ваяй
Путём резекций,
А исправляй «шаляй-валяй»
Путём коррекций.

15.05.2002 г.

Гарри Лебедев

*    *    *

    Полыхнули зарницы над полем
и осыпались звёздным дождём…

Третьи кочеты ночь раскололи –
и отпал от неё окоём!…

Там, где радуги в небо возносятся
над просторами росных лугов,
вровень с ветрами скачет конница
огневых – по заре! – облаков.
Распласталась хвостами да гривами!
Пали в темь родниковой воды –
в наш станичный колодец под ивами –
искры самой последней звезды…

Смотрит весело солнце червлёное,
над посадкой – ликующий грай…
Нарядившись в рубаху зелёную,
мчит вприпрыжку ликующий Май!

*     *     *

     Шандарахнуло громом над лугом,
Видно, брякнулся метеорит,
И отпал от небес под Калугой
Вертикально стоящий зенит.

А в небесном кругу вертикала
Симметричная парочка дыр
Над Воронежем вдруг засияла:
Отвалился ещё и надир.

Полетели, порхая болиды,
У комет разметая хвосты.
Метеорный поток Леониды
Уронил перигелий в кусты.

Солнце мая ярится и злится –
Над посадкой упал апогей,
И в рубахе из яркого ситца
Рухнул с неба, ликуя, Цефей.

17.04.2004 г.

Леонид Губанов

*    *    *

На четвёртом  этаже у молвы
две гвоздики, словно алые девочки…
А в бинокль все глядят топоры
и идут мои стихи по стеночке!

На четвёртом этаже спит жена,
сны танцуют по лицу ее белому.
На том свете тишина, тишина,
лишь покачивает шхуну у берега!..

*   *   *

    На четвёртом  этаже кобели
И коты уже ступеньки украсили.
Стены жёлтые – бели, не бели –
На полметра все расписаны Васями.

На четвёртом этаже спит жена,
В бигуди уже и кремом намазана.
На девятом своим храпом слышна –
Скоро будет в Интернете показана.

На четвёртом этаже эта же
Этажерка и лежак, как на пляжике,
И мужик уже совсем неглиже,
И фужер и бланманже на трельяжике.

17.01.2002 г.

Александр Солодовников

*   *   *

    Вижу  ризы Богородицы
В озареньи дня нездешнего,
Мне, нечистому, доводится
Подышать от вечно-вешнего.

В сладком ветре лоб и волосы,
И глаза блестят, омытые,
Где-то плещут звуки Голоса,
Тайные и позабытые.

Дух мой жадно пьет от вечности,
Тает тело невесомое.
Впредь не буду жить в беспечности,
Обращу  ТУДА  лицо мое.

*   *   *

    Подышал  от  вечно-вешнего –
Меж рогами шерсть шевелится.
Этим запахом нездешнего
Кое-кто со мною делится.

Впредь не буду жить в беспечности, –
Нюхать «Бленд-А-мед» с «Рексоною».
Ведь мои, пардон, конечности
Пахнут собственной персоною.

Пахнет серой шерсть мохнатая,
Клочьями вися немытыми.
Вижу ярого фаната я,
Жупел шевеля копытами.

Любим мы варить до мягкости,
Иль поджаривать виновников.
Мне, нечистому, напакостил
Александр Солодовников.

02.02.2002 г.

ПАЦИФИСТУ

… ………………………………………Я смотрю заворожённый
……………………………………..В опрокинутость воды:
………….…………………………..Лес, на плоскость надымлённый,
……………………………………..Чёткий очерк туч седых.
….………………………………….И невольное волненье
……………………………………..Обволакивает грудь:
……………………………………..Слышу линий преломленье,
……………………………………..Вижу ветра ровный гуд.
……………………………………..Красоты органный запах
……………………………………..Пью, дыханье притушив…
……………………………………..Не тонула б только в залпах
……………………………………..Эта музыка тиши.
…………………………………..…….Ю.А.Ведерников

…Хорошо, что не подшился…
Здесь, в болотистой глуши,
Разводить я не решился, –
Пью, дыханье притушив…

Избежал анестезии,
Приняв триста граммов, я.
Начались синестезии –
Вижу трели соловья,

Слышу красок преломленье,
Обоняю ветра путь,
И невольное волненье
Обволакивает грудь.

Красоты органный запах
В опрокинутость воды
Бултыхнулся, а на лапах –
Многословия пуды.

Тучек очерк седоватый
Плосковато надымлён,
Лес объёмен, как из ваты,
Но зелён и преломлён.

Я смотрю, заворожённый,
На звучанье плоскостей,
Алкоголем поражённый
До надкостницы костей, –

Красота до ветру мчится,
Пахнет ровный гуд волны,
А в мозгу одно стучится:
«Лишь бы не было войны!»

12.08.2013 г.

Елена Исаева

*   *   *

    «Эта  встреча случайна…»
Мне пластинка твердит в назиданье.
Я лежу на тахте, отвернувшись к стене.
И во мне происходит страданье.

Хоть до смерти ты музыкой душу трави,
Здесь никто не подскажет решенья.
Да поможет нам Бог дострадать до любви
И доплакаться до утешенья…

*   *   *

    У  меня  иногда, отвернувшись к стене,
На тахте наступает лежанье.
А на левом боку, что резонно вполне,
И во мне происходит страданье.

По причине травления нежной души
В дискотеке тяжёлым хард-роком,
У меня и случилось лежанье в тиши
И смотренье в пространствие оком.

Боже правый, создай вспоможенье тому,
Чтоб возникла подсказка решенья,
Как бы мне самому, и притом одному,
Дорыдаться до слов утешенья.

Происходит желанье того, чтобы вновь
Назидательно, строго, печально
Диск-жокей произвёл говорение слов:
– Для души: «Эта встреча случайна…»

03.02.2002 г.

Юрий Громов (Yurik)
(Он же – Поэтяин или РасскаЖитель)

Хулиган

 

Ягненок

Налетели критики

 

Пир

 

Деловое предложение

 

Честный

 *     *     *

     Как хочется и мне кому-то в рожу,
Если не плюнуть, то разочек дать…
Нельзя, однако, мне покой дороже,
Придётся этикет мне соблюдать…

Порой читать приходится такое,
Что разорвал бы всю белибурду,
Но мне дороже тишина покоя,
И я, как прежде, этикет блюду.

Среди ворья, засранцев и начальства –
Один лишь я талантливый поэт.
Покой, однако, дорог мне сызмальства.
Придётся вновь блюсти мне этикет.

 23.07.2013 г.

Елена Исаева

*   *   *

    В  старых  ящиках стола мысли
Запылились и пришли в небрежность.
Я люблю читать твои письма,
Потому что в них звучит нежность.

И шуршат страницы, как листья.
Останавливается полночь.
Я люблю читать твои письма,
Потому что в них слышна горечь.

Словно по снегу хвостом лисьим,
Снова сердце теплотой ранить.
В ненаписанных твоих письмах
Всё еще живет моя память.

*   *   *

    Я  недавно   заглянул в ящик.
Там валяются твои письма.
Надо было мне писать чаще,
Хоть и так уже послал тыщи.

Ты ответила на треть с гаком.
Для кого-нибудь и треть – мало.
Ты писала бы мне фиг с маком,
Если б знала, что со мной стало.

Я сегодня до зари встану,
От конвертов отлеплю марки,
Их на рынке продавать стану,
А на выручку куплю «Старки».

Строчки адреса идут ровно,
Словно по снегу хвостом лисьим.
За границею теперь Ровно.
Надо б как-нибудь прочесть письма.

03.02.2002 г.

Андрей Мурай

Л Ю Т И К И   –   Ц В Е Т О Ч К И

Я носил на свидание ландыши
(За полтинник – большой букет)
Юрий Поляков

    В  соответствии  с личными планами
Я цветами её покорял.
Поначалу пытался тюльпанами
(На базаре пятёрку отдал).
После этого пышными астрами
(Тут и вовсе в червонец влетел).
Но остались попытки напрасными –
Не случилось того, что хотел.
Взял тогда я пяточек пионов
(Удалось сторговать по рублю),
Приосанился, отдал с поклоном
И, вдобавок, сказал, что люблю.
Но она (для меня дорогая)
Перестала встречаться со мной.
В потолок я смотрел не мигая –
Понапрасну пропал четвертной.

П Я Т Ё Р О Ч К И   –   З А Н А Ч К И

     Я  со  школы  силён в арифметике –
Это вам не французский язык:
Не шерше я ля фам, и к косметике,
Виноват, до сих пор не привык.
А тюльпаны, пионы и астры я,
Хоть купить их мне не по плечу, –
Я мильонов, увы, не грабастаю, –
Но от лютиков я отличу.
Я сложил все затраты Мураевы.
Получилось лишь двадцать рублей.
И послали его, дорогая, вы
Поделом – ненадёжен Андрей.
Ведь Андрюша, мечтая о бутике,
Называл вас своей дорогой,
А пятёрку, потратив на лютики,
Подарил накануне другой.

04.02.2002 г.

Александр Иванов

С Л Е Д Ы   Н А    С Н Е Г У

…………………………………………………………..А на дворе
………………………………………………………….ночного снега
………………………………………………………….нетронутая белизна,
………………………………………………………….где даже пёс ещё не бегал
………………………………………………………….с нуждой собачьей после сна.
…………………………………………………………………Степан Щипачёв
    Зима. Рассвет.
Морозно. Снежно.
Уняла ночь метельный бег.
И вот по-щипачёвски нежно
ступаю я на белый снег.
Как утреннее солнце брызжет!
Какая белизна везде!
Со мною вместе
пёсик рыжий
выходит. Может, по нужде.
Ну так и есть. Задравши лапку,
остановился у куста.
А я смотрю. На сердце сладко,
какая в этом чистота!
Как это мудро, сильно, просто,
загадочнее звёзд во мгле.
Вот пёсик. Небольшого роста –
частица жизни на земле.
Иду, от радости хмелея,
я удовлетворён вполне.
Жить стало легче, веселее
ему. А стало быть, и мне.

*    *    *

     Белеет двор в рассветной рани –
От белизны светло вокруг.
Живое вспыхнуло желанье
Её потрогать. Только, вдруг,

На белом снеге рыжих пятен
У дерева я вижу след,
И вид их крайне неприятен.
Смотрю – идёт во двор сосед.

– Откуда желтизна у снега, –
Соседа строго я спросил, –
Ещё ведь пёсик ваш не бегал?..
– Да это Стёпа выходил!

29.07.2004 г.

Александр Иванов

П Р О З Р Е Н И Е

   ……………………………………………………Дыша настоем трав и сена,
………………………………………………………Обоймой выставив соски,
………………………………………………………И величаво
………………………………………………………И блаженно
………………………………………………………Коровы дремлют у реки.
…………………………………………………………..Леонид Шкавро «Удивление»

Я шёл,
и сердце было радо,
и, кажется, я даже пел.
И вдруг в лугах увидел стадо,
и удивился я,
и сел.

Как всё продумано в природе,
тончайший замысел каков!
Всё одинаковое вроде
и у коров
и у быков.

Догадка вспыхнула багрово,
седые обожгла виски:
те, у кого соски, –
коровы,
те, у кого их нет, –
быки!

Н А П О М И Н А Н И Е

    Прочтя Шкавро и Иванова,
Я огорчён был до тоски:
Заставили-таки корову
Обоймой выставить соски.

Хоть восторгался я обоими,
Вдруг от догадки стал багров:
Один забыл, что есть обойма,
Другой – не помнит про коров.

В природе всё не так уж гладко –
Кто пол говяжий различит?
А я усёк: у них перчатка
Большая под хвостом висит.

Напоминаю Иванову,
Пусть склонит над перчаткой лик:
Четыре пальца – то корова,
Один большой – ну, значит, бык!

19.07.2004 г.

Анатолий Жигулин

Н А С Т Р О Е Н И Е

    Обложили , как волка флажками,
И загнали в холодный овраг.
И зари желтоватое пламя
Отразилось на черных стволах.

Я, конечно, совсем не беспечен.
Жалко жизни и песни в былом.
Но удел мой прекрасен и вечен –
Всё равно я пойду напролом.

Вон и егерь застыл в карауле.
Вот и горечь последних минут.
Что мне пули? Обычные пули.
Эти пули меня не убьют.

*   *   *

    Я  стою , Анатолий Жигулин.
Предо мной бритолобый жиган.
Что мне пули? Обычные пули.
На меня ему нужен жакан.

Но взглянул я на мушку на кольте
И увидел дорожку в Тартар.
– Что вам нужно? Ах, денег? Извольте! –
И я отдал ему гонорар.

– Это всё? – Он весьма удивился
И зачем-то в карман свой полез, –
На, Толян! Чтоб сегодня напился!
Нет? Тогда хоть купи «мерседес»!

18.03.2002 г.

Яков Козловский

*   *   *

Ведь мы его того-с…
Навозом…
Есенин

    Запах  речки под горою,
Осмолившихся стволов,
Запах летнею порою
Свежевымытых полов.

Запах конского навоза.
Запах отчего жилья,
Принесённого с мороза,
Запах звонкого белья.

Запах меда и полыни,
Запах сена на лугу
Мне всё чаще снится ныне
На асфальтовом кругу.

*   *   *

    Запах  мяты и ромашки,
И полыни по росе,
Запах Бобика какашки,
Запах Бобика per se.

Запах птичьего помёта
И лежалого сенца,
Перегноя, перемёта,
И онучи у крыльца.

Запах мышек и мормышек,
Запах кирзовых сапог,
Запах пота и подмышек,
И давно не мытых ног.

Запах просто туалета,
Запах сбруи и вожжей,
И того же туалета,
Если бросить внутрь дрожжей.

Запах конского навоза,
Осмолённого бревна,
Принесённого с мороза,
И коровьего говна.

Запах борова Бориски,
Запах воблы и леща,
Запах пива и сосиски,
И столовского борща.

Запах, как от кобылицы,
Запах, словно от коня…

Просто я забыл помыться –
Это запах от меня!

28.03.2002 г.

Александр Говоров

*   *   *

    Ночь.  И туман. И кони.
Белые, как во сне.
Я подставлял ладони –
В ладони дышали мне.

Воздух клубился теплый,
Взвенивал костерок.
И среди них был мокрый,
Снежный стригунок.

Луг выплывал, расплывался.
Веял снами урман.
Волнами волновался,
Вольно волнуясь, туман.

Я подставлял ладони
Коням и тишине.
Ночь. И туман. И кони,
Белые, как во сне.

*   *   *

    Ночь.  И туман. И кони.
Взвянивала ураса.
Тонкий, как шрифт бодони,
Сонный урман поднялся.

Турма коней шныряла.
Взванивала урема.
В фурмах печных Урала
Рало сходило с ума.

Лук с чесноком расплылся.
Взвинивала ураза.
Луг колпаком накрылся –
Грозно грозила гроза.

Ночь. Тишина. И пони
Взвонивали в тишине.
Я подставлял ладони –
Шлёп! – что-то на руку мне…

28.03.2002 г.

Сергей Смирнов

Р А З Д У М Ь Е      В С Л У Х

    Поэт  иметь обязан почерк.
Иметь
особинку строки,
Где хмель и дух весенних почек
Бушуют, стуже вопреки.

Поэт отгранивает слово,
Где время светится до дна,
Где не смолкает гул былого
И даль грядущего видна.

Поэт – пророчество
и веха,
И ширь, по самый окоём,
Он – луч,
он – зов
и стержень века
В духовном облике своём.

Поэт – общенье с целым светом,
Сегодня больше, чем вчера.
А кто не думает об этом,
Тому
задуматься пора.

Р А З Д У М Ь Я     П Р О      С Е Б Я

    Поэт  иметь обязан почерк.
Иметь
особинку строки,
У пародиста в этом – прочерк:
Оригинальность не с руки.

Поэт отгранивает слово,
Где время светится до дна,
А пародист – на всём готовом –
Тут имитация одна.

Поэт – пророчество
и веха,
И ширь, по самый окоём,
А пародист – одна помеха
В убогом творчестве своём.

Поэт – общенье с целым светом,
Сегодня больше, чем вчера.
У пародиста – лишь с поэтом
Общенье – экая мура!

29.03.2002 г.

Владимир Соколов

О      С Н Е Г Е

Доре Боневой,
болгарской художнице

«Ещё  в полях белеет снег» –
Заметил гениальный Тютчев…
А мне последних хлопьев бег
Всю душу вымотал, наскучив.

Уже смеются надо мной,
Подсчитывая, сколько строчек
Забил я снежной белизной
И синевой, без проволочек.

Постой, не смейся, подожди,
Не утруждай косые взгляды,
Я скоро выйду на дожди,
На листопады, звездопады.

…Дождь моросил, а не хлестал.
Тянулась серая погода.
И стало так – что снег восстал,
Как время и души и года.

Он заглушил собой ручей,
Незаселённый город строил.
Он был пустой, он был ничей,
И я себе его присвоил.

*   *   *

Мне  будет вечно сниться дождь
И шум листвы у изголовья…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

*   *   *

    «Ещё  земли печален вид…» –
Заметил Тютчев гениальный –
Угрюмый, грустный и печальный.
Наверно, что-нибудь болит.

«Мне будет вечно сниться дождь…» –
Признался Соколов Владимир.
Бедняжка… Скоро пропадёшь –
С дождюк и динозавр вымер!

«На вздор и шалости ты хват…» –
Поэт Булгакову навесил.
Булгаков был не виноват –
В тот день был Лермонтов невесел.

«Не ветер, вея с высоты…» –
Черкнул чудесные стихи граф
Толстой, а что напишешь ты,
Чтоб кто-нибудь тебя в эпиграф?..

«Какая ночь! Я не могу…» –
Заснуть, имел в виду Есенин.
Своею резвостью осенней
Жаль, я ему не помогу…

«На что, скажите, нет стихов?» –
Так начал Курочкин в «Скандале»,
А много раньше Мерзляков.
Надеюсь, вы его читали?

«В Тобол течёт река Тавда…» –
Строка безвестного поэта.
Вы знаете его? Нет? Да?
Коль да, спасибо вам за это!

30.03.2002 г.

Евгений Винокуров

Н А Ч И Н А Ю Щ И Й

О, знал бы я…
Б.П.

    Среди  всех невозможных профессий
я одну до конца не пойму:
подниматься в простор поднебесий
и срываться в бездонную тьму.
Легкость чувствуя в праздничном теле,
то вдруг в пропасть, а то в облака!..
Скольких шаткие эти качели
замотали вконец
за века…
Скольких в небо взлетевших не стало,
скольких нет, угодивших  в провал,
не дождавшихся ни пьедестала,
ни оваций и ни похвал!..
Не пойму:
почему же украдкой,
не предвидя ужасный конец,
с крепко стиснутой в пальцах
тетрадкой
вновь стучит
в мои двери
юнец.

П Р О Д О Л Ж А Ю Щ И Й

Не пойму:
Е.В.

    Про  Приама, Елену, Париса
Написал на досуге стихи,
И спросил Пастернака Бориса –
Хороши они, или плохи?

Он ответил: «О, знал бы я…»  Горе!
Я-то думал неплохо о нём.
Значит правы приятели, Борю
Называя арабским конём.

Засосала поэта стихия –
Видно, Нобель мозоль отдавил.
Переделал немного стихи я
И  Е.В. от души посвятил.

В свете скромных моих достижений
К Пастернаку уже не пойдёшь.
Я схожу к Винокурову Жене –
Может он на коня не похож?

31.03.2002 г.

Марк Лисянский

Л Ю Б У Ю С Ь

    Хочу , друзья мои, признаться,
Что я люблю на склоне дня
Своим трудом полюбоваться,
Когда он радует меня.

Любуюсь, скинув с плеч рубаху,
Чуть охладив рабочий пыл,
Простым гвоздём, который с маху
Одним ударом вколотил.

Любуюсь струганной доскою,
Рубанок мой держа в руке,
Любуюсь точною строкою,
Впритирку пригнанной к строке.

Я говорю себе при этом,
Я говорю другим всегда:
В любой работе будь поэтом
Во славу общего труда.

Но чтоб собой не упиваться,
Умей, признанья не тая,
Чужой работой любоваться,
Как будто бы она твоя.

П Р И З Н А Ю С Ь

    Хочу, друзья мои, признаться –
Я замечательный поэт,
И вовсе не боюсь зазнаться
На склоне поэтичных лет.

Любуясь точною строкою
И рифмою «всегда» – «труда»,
Я спрашиваю вас с тоскою:
Что будет с лирикой, когда

Уйду  я  в  ореоле  славы
Строгать и гвозди забивать?
Погибнет лирика? Вы правы,
Меня не надо забывать!

Во мне всё крепнет убежденье –
Я вытащил счастливый фант:
Талантлив я почти с рожденья,
Мой дар – божественный талант!

И этот дар – не конь троянский,
Но как жалею я, друзья ,
Что «Ай да сукин сын, Лисянский!»
Сказал сам про себя не я…

02.04.2002 г.

Виктор Боков

П О     Ц Е Л И Н Е

    Зима  такая добрая и нежная,
Морозы в меру, оттепелей нет.
Как белая страница, поле снежное
Зовёт меня шагнуть через кювет.

Иду по целине, сороки в сторону,
От зимней тишины звенит висок,
И поезду заснеженному скорому
Машу рукой, а он дает свисток.

Так на Руси в сердцах живёт братание,
Так друг за друга держится народ.
И куст калины говорит: – Глотай меня!.. –
И горечь ягод силы придаёт!

*   *   *

    Сегодня   рифма у меня не клеится –
Страница белая, как поле в феврале,
И силы нет, и не на что надеяться.
«Тойоту» б мне, хотя бы «Шевроле»,

Но эти, в думе, – так налог повысили,
Что я пешком шагнул через кювет.
Сороки в сторону, вороны – тоже, высями.
Найду я нынче рифму, или нет?

Мне куст калины говорит: – «Глотай меня!..» –
– Пошёл ты, – говорю, – сперва поспей! –
Кто варит сталь, кто ловит в речке тайменя,
Я – целиной чешу среди степей,

И поезду заснеженному скорому
Махнул рукой и дал ему свистка,
А машинист сказал  о чём-то в сторону
И пальцем покрутил возле виска.

02.04.2002 г.

Анатолий Князев

*   *   *

    Сельский  клуб в отдаленной деревне.
Возле двери соломы стожок…
Там колхозница Дарья Андревна
Записаться решила в кружок.

Всё смущалась она да робела,
Да смотрела куда-то в окно…
А когда потихоньку запела,
Стало в домике тесном светло.

Стала шире забытая тропка
Для парней и весёлых подруг,
И девчата смущенно и робко
Потянулись в наш маленький клуб.

И застыла у серого сруба
Восхищенная бабка с козой.
И глаза у седого завклуба
Затянуло нежданной слезой.

*   *   *

    Сельский  клуб в отдалённой деревне –
Восемнадцатый двор от угла.
Вы скажите нам, Дарья Андревна,
Ну, и где же вы раньше была?

Всё смущалась, краснела, робела
И смотрела в туманную даль,
И свеча на столе догорела,
А запела – заплакал февраль.

Однозвучно звенел её голос,
Колокольчиком тая в тиши,
И она (тишина) раскололась
В деревенской кондовой глуши.

В Киржаче дискотеки закрылись,
“Малый” в Пензе гастроль отменил,
Люди в залу и сени набились.
Голос Дарьи Андреевны плыл…

И коза у соседнего сруба
В восхищенье прикрыла глаза,
А на очи седого завклуба
Набежала, как искра, слеза.

04.04.2002 г.

Анатолий Князев

К Е П К А

    Сидит  осанисто и крепко,
Шальным не сдует ветерком –
Мне по душе простая кепка.
Простая кепка с козырьком.

Она приятна мне – не скрою,
Что суетливо не ярка…
Удобна простотой покроя
И прямотою козырька

Добротный драп – надежней фетра,
Ведь в этом убедились вы…
Ее лихим порывом ветра
У вас не сдует с головы.

Убор не броский не для франтов,
Рабочей чести естество…
Не зря в колоннах демонстрантов
Подобных кепок – большинство.

*   *   *

    Я  не  носил треух, кубанку,
Берет, цилиндр, шапокляк,
Нечасто надевал ушанку,
А вот без кепки – ну никак!

Её и Анатолий Князев
В своих стихах благословлял,
И сам Климентий Тимирязев
Раз восемь в поле надевал.

Она от солнца защищает,
И от дождя, когда гроза.
За нею кое-кто скрывает
Свой узкий лоб, или глаза.

Да, носит франт не кепку, – кепи.
А вот грузин – «аэродром»,
Меладзе, например, в том клипе…
А, впрочем, я забыл в каком.

Как хорошо надеть на репку
И сдвинуть козырёк на фланг!
Недаром же носили кепку
И Ленин, и Лужков, и Ланг.

04.04.2002 г.

Татьяна Буренина

*   *   *

    Повилика , повилика,
Мое горе невелико –
Слез не лей.
На поляне у осины
Пропадает земляника,
Плач по ней.
Ее тонкие листочки
Ягод алые комочки –
Все тебе,
А к моей некруглой дате
И в душе хватает вмятин,
И в судьбе.
Я присяду у тропинки,
Отогну к земле травинки –
Не спасти,
Повилика, повилика,
Мое горе невелико –
Не снести.

*   *   *

    Повилика , повилика,
Моё горе невелико –
С гулькин кол.
У осинки на полянке
Поиграла в дочки-мамки –
И прокол.
Мне двенадцатый годочек,
Заведу-ка пару дочек
И сынка.
Папа даст совет мне, знаю,
Мама – каши, хлеба, чаю
И пинка.
Я горю от отвращенья,
Я такого обращенья
Не снесла.
Повилика, повилика,
Моё горе невелико –
Понесла.

05.04.2002 г.

Андрей Кульба

*   *   *

    Лучше  пить тихой сапой и просто сидеть у реки
С батлом чёрного неба и небом, вокруг отражённым,
Без очков все едино – туманности, листья, плевки –
Всё смешалось в движении тёмном, беспенном, бездонном.

Только видишь, как меркнет, и слышишь, как тает вода
Как становится небом и нашим дыханием дышит,
Как сжимается в капли на гальке, а ночью – в кристаллики льда,
И бормочет, бормочет, а что – и сама не расслышит.

*   *   *

    Тихой  сапой полбанки раздавишь, наешься ухи,
Вслед за первой – вторую полбанки допьёшь тихой сапой
После третьей обычно мы с музой рожаем стихи –
Муза мамой становится, я, разумеется, папой.

Среди рыбьих кишок, пузырей, чешуи и плевков
Муза тоже лежит без очков и затравленно дышит,
Видит батлы небес, видит патлы хмельных рыбаков
И бормочет, бормочет, а что – и сама не расслышит.

08.06.2001 г.

Нина Краснова

Б Л А Г О Д А Р Н О С Т Ь

Моей маме
Красновой Марии Петровне

Не знаю  я, какая мне цена-то.
По гонорарам судя – медный грош.
Нет у меня, к несчастью, мецената.
Живи, поэт, твори поэт, как хошь.

Где добрый толстосум Морозов Савва?
Нет у меня его, но мама, мама есть!
Спасительница! Честь тебе и слава!
Есть у меня в кармане, чем потресть,

И есть, на что купить в универмаге
(Да не покажется мечта моя мелка)
простых карандашей, стержней, бумаги,
ну а в продмаге – хлеба, молока…

Б Л А Г О Д А Р Н О С Т Ь

Поэтессе
Красновой Нине

    Живёшь,  не тужишь, хоть и мелковато –
Поел, попил, немножечко поспал…
Взбодриться нечем. Водка дорога-то.
От пива пухнешь. Чай поганый стал.

А хочется чего-нибудь такого,
Чтоб потрясло – не на год, хоть на час.
И вдруг, за неимением другого
На стих упал мой изощрённый глаз.

Спасительница! Ниночка Краснова,
Спасибо вам, хвала, хвала и честь!
Своею «Благодарностью» вы снова
Смогли меня на старости потресть!

01.08.2001 г.

Анатолий Демьянов

*   *   *

    На  численнике  эта
Примета, как росток:
Сегодня прибыль света
На воробьиный скок.

Сегодня убыль мрака,
Сегодня гинет тьма…
Зима по буеракам
Набила закрома.

Пурга в шубейке утлой
Скулит нехорошо,
Но год уже на утро –
Не на вечер пошёл!

И свету первый друже,
Забот хватив с лихвой,
Все скок да скок по лужам
Воробыш пуховой.

По снеговой купели,
К сосулькам, что гроздьми –
До первой до капели…
А там его – возьми!

*   *   *

    Метель  скулит прегадко
Без шапы и перчат,
И, как после припадка,
Вихры её торчат.

Но численник приметом
Нас радует весьма –
Обычно перед летом
Предшествует весна.

Её примет я вижу
Открытыми глазьми –
Весна всё ближе, ближе
При этом, чёрт возьми!

Воробыш скок по луже,
А крылыш не махал.
На камуш  прыг от стужи –
Простуженный нахал.

Сидела кошь на крыше.
Воробыша спасу ль?
А под застрех, где тише –
Гроздьми висит сосуль.

Сегодня прибыль света,
Сегодня гинет мрак!
А под крыльцом на это
Разгавкался собак.

Ура! Спасён Воробыш
От жутких перемен…
– Толян, а шо ты робишь? –
– Пишу стихотворен!

02.08.2001 г.

К.Д.Бальмонт

В Л А Г А

    С  лодки  скользнуло весло.
Ласково млеет прохлада.
«Милый! Мой милый!» – Светло,
Сладко от беглого взгляда.

Лебедь уплыл в полумглу,
Вдаль, под луною белея.
Ластятся волны к веслу,
Ластится к влаге лилея.

Слухом невольно ловлю
Лепет зеркального лона.
«Милый! Мой милый! Люблю!..»
Полночь глядит с небосклона.

Б Л А Г О

    С кошки  скакнула блоха,
Благо, близ бока бульдога –
Повод к созданью стиха.
Тема – совсем не убога.

Был благороден бульдог –
Благо, он выкусил блошку,
А не сожрал, хоть и мог,
Эту блохастую кошку.

Бедная крошка-блоха,
Благо, погибла мгновенно,
Став героиней стиха.
Жертвенность – благословенна!

16.09.2001 г.

*     *     *

Я пил из черепа отца…
Ю.Кузнецов.

    Я жизни всех родных лишал,
Варя компот когда-то,
И в мамином тазу мешал
Берцовой костью брата.

Я пил из черепа отца
Компот из алой крови,
И ел медузу холодца
Из хрящиков свекрови.

Живу на диком берегу
Подкаменной Тунгуски.
Жену-конфетку берегу
На третье, для закуски.

Сначала уши ей отъем
Мороженые няни,
Потом всё остальное съем,
Наверное, по-пьяни.

Лишь дочь не трону в эту ночь, –
Уж больно пахнет скверно,
Но съест меня родная дочь
Лет через пять, наверно…

05.01.2008 г.

Сергей Агальцов

*   *   *

    К  вокзалу  этому привыкший,
В счастливый миг, когда-нибудь,
На электричке, что до Икши,
Весь мир любя, отправлюсь в путь.

Во мгле вечерней бойко, быстро
Помчит меня электровоз,
О рельсы высекая искры,
Среди мерцающих берёз.

И я, к стеклу прильнув удобней,
Увижу первую звезду,
Большое небо. А под Лобней,
Чтоб видеть мир ночной подробней,
В снега зыбучие сойду
Сверкающего Подмосковья –
И зазвучит в груди сильней:
Оно душою стало, кровью,
Твоей тревогою, любовью,
И – надо же! –
судьбой твоей.

*   *   *

    К  вокзалу  этому привыкший,
Пишу Министру МПС
О том, зачем я возле Икши
Недавно с электрички слез.

«Во мгле вечерней бойко, быстро
Меня помчал электровоз,
О рельсы высекая искры
Среди мерцающих берёз.

А я, к стеклу прильнув удобней,
Увидел не огни Стожар,
А разгоревшийся под Лобней
Вновь вспыхнувший лесной пожар.

«В снега зыбучие сойду я, –
Решил я, – чтобы не сгореть».
А подмосковный ветер, дуя,
Не дал мне, к счастью, угореть.

И я с тревогой и любовью
Прошу Вас, господин Министр:
Пусть поезда по Подмосковью
Из рельс не высекают искр!»

02.12.2001 г.

Ирина Знаменская

*   *   *

    Сирень,
Ты в талии полна,
Ты тяжела и полногруда,
И на груди твоей – луна –
И чуть заметна амплитуда.

Ты – собеседница из тех,
Кто, сам не проявляя рвенья,
Молчаньем долгим вводит в грех
Безудержного откровенья.

Ты сумеречна, точно страсть,
Что сталь туманом разъедает –
И хочется лицом припасть,
Пока никто не наблюдает.

Пока от сна не отошли,
Тая иронии уколы,
Сластолюбивые шмели
И прагматические пчёлы.

*   *   *

     Сирень, ты в талии полна
При минимальной амплитуде,
И экзотична кривизна
Твоей параболичной груди.

Тетраэдры твоих ресниц
Интерферентны и цикличны.
Шмели и пчёлы пали ниц,
Так как без меры прагматичны.

Альбедо так себе, зато –
Какие модульные бёдра!
И хлорофилл в твоём манто
Вполне диффузен, если вёдро.

Ты генерируешь лептон
Гиперболическою дозой,
Хоть хвастаться и моветон
Своей танинной целлюлозой.

Листва из-за адиабат
Вычерчивает эвольвенты.
Пентаэдры твои едят
Перед экзаменом студенты.

Твой имидж – всем другим урок,
Ведь только он и помогает,
И хочется нажраться впрок,
Пока никто не наблюдает.

05.12.2001 г.

Лариса Тараканова

*   *   *

О  чистота ,  куда ты делась,
И нынче как тебя назвать?

Любимый, я уже разделась.
Мне больше нечего скрывать.

Да, не красавица с обложки,
Простая, как мильоны тел.
На мне лишь мамины серёжки.
Скажи, ты этого хотел?

Я свой позор терпеньем множу.
Я понимаю – мой удел
Служить бесчувственному ложу.
И с платьем я сдираю кожу.
Скажи, ты этого хотел?

*    *    *

   «О , имидж  мой, куда ты делся?
Родная, я уже разделся
И плюхнулся в кровать.

Да, не красавец из журнала, –
Таких, как я, увы, немало,
Мне нечего скрывать!

Скажи, ты этого хотела?»
Родная строго поглядела
И, вдруг, с катушек – брык! –

Поскольку снял я со штанами
(Но это строго между нами)
Глаз, челюсть и парик.

29.12.2001 г.

Неизвестный поэт военного
времени

*   *   *

    Мой  товарищ в смертельной агонии,
Не зови ты на помощь друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над горячею раной твоей.

И не плачь, не скули, словно маленький.
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай-ка лучше сниму с тебя валенки, –
Мне ещё воевать предстоит.

*   *   *

    Мой  товарищ в смертельной агонии
Не кричал и на помощь не звал.
Свои красные помню ладони я,
Когда кишки ему заправлял!

Я шинель на него свою скинул,
А чтоб валенки кто не упёр,
Автомат к нему ближе подвинул, –
Мало что, вдруг какой мародёр?

В медсанбате – задело шрапнелью –
Я услышал нехитрый рассказ:
Он спасён был второю шинелью.
На морозе б он быстро угас.

31.12.2001 г.

Николай Глазков

Д Р У Г У      И З      П О Э Т О Г Р А Д А

    Ты  пишешь  очень много дряни:
Лишь полуфабрикат – руду,
Но ты прекрасен, несмотря ни
На какую ерунду.

В рубцах твоих стихов раненья,
Которые в огне атак.
А те, кто лучше и ровнее,
Писать не выучатся так.

У них стихи круглы и дуты,
Хоть и металл, а не руда,
И никакие институты
Им не помогут никогда.

П И С Ь М О      Д Р У Г У

    Тебе  не скрыться от погони
Хоть ты ни в чём не виноват.
Увы, чему бывать, того не
Миновать.

Твои стихи кровоточащи,
Как дыры от немецких пуль,
И так звучащи, словно в чаще
Вот-вот отдаст концы бюль-бюль.

Твои стихи от крови скользки,
Которые в огне атак.
Ни Тихонов, ни Антокольский
Писать не выучатся так.

У них стишата будто шарик
С дырою: псс-с-с…
Словами так себе и шпарят –
Сплошной сюрприз.

А ты, как я, забудь про рислинг,
Войди в сюрпляс
И погрузись душой в армрестлинг
Ритмичных фраз.

Будь терпелив и пунктуален,
И напили побольше дров,
И станешь ты конгениален
Со мною.
Николай Глазков.

3.01.2002 г.

Павел Антокольский

ПРОБУЖДЕНИЕ

   Никогда тебя я не увижу,
Никогда не встречу на земле.
Только будут ангелы всё ниже
Пролетать за окнами во мгле…

Ах, как грустно… И никто не знает,
И никто не может утешать.
Только видит: время ускользает
И грустит взволнованная мать.

Я пройду, как все мы, не оставив
На пути и малого следа,
И мечты о женщине и славе
Канут в мир, как падает звезда.

Злая боль снедает дни и годы,
Я навеки Твой. А Ты – ничья.
И в лицо безжалостной природы
Брошен поздний вызов: это – я.

Зима 1915 г.

П Р Е Д В И Д Е Н И Е

    На Земле тебя я не увижу.
Ах, как грустно – впору утешать:
Ты не хочешь опуститься ниже.
Как с тобою познакомить мать?

Я, как все мы, оптимист, и знаю:
На Земле оставив крупный след,
Я, пожалуй, за тобой слетаю,
Чтоб не причинить мамаше вред.

Вот, скажу я, познакомьтесь, мама –
Это Ангелиха, вам сноха.
Не грустите – нам теперь с ней прямо,
Вам – налево, дальше от греха.

И, оставив рядом с воротами
Райскими растроганную мать,
Мы с тобой над адом полетаем,
Падших ангелов собой разбавив рать.

08.05.2004 г.

Федор Сухов

Ц В Е Т Ы

    Тихохонько  упрятались в кусты,
Туда, где к вербе ивина прильнула, –
Цветы своей стыдятся красоты,
И потому стоят они понуро.

У  щебечущего  воробья,
У его души прошу прощения…
Свой бродяжий посох возлюбя,
Покаянья жажду, очищения.

Верую – очистится душа,
Ласковая прослезится вербина,
У возвышенного шалаша
Засияет празднично, серебряно.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

*   *   *

    В  рощине  осинина, дрожа,
На яру увидела калинину,
И стихи, листинами шурша,
Потекли, как воры на малинину.

Те стихи, как талая вода
Размывали ямины и рытвины
И не знали спрятаться куда
От стыда за красотину рифмины.

Веря в очищение души,
Плакала дубина у опушкины:
«И не стыдно? Больно хороши
Эти Блоки, Лермонтовы, Пушкины…»

14.10.1999 г.

Федор Сухов *

*   *   *

    В  золотую  пору увядания
Обострённей наши ощущения,
Чудится последнее свидание,
Грезится последнее мгновение.

И не паутрь – павечерь мерещится,
В омутовой холодеет ямине,
Видится сиянье месяца
В утомлённом солнечном сиянии.

……………………………………………………………………………………………..
* Ф.Сухов, 1923 г.р., автор книги «Половодье»

*   *   *

    В золотую  пору увядания
Спозаранку павечерь мерещится, –
Видишь в луже отраженье здания, –
Кажется, что «Половодье» плещется.

В золотую пору увядания
Кажутся стихи свои хорошими,
Слышатся в них отзвуки признания,
Видятся талантища всполошины.

В золотую пору увядания
Вдруг помстится – стал ты почитаемым,
Ты потряс основы мироздания,
Более того, – ты стал читаемым.

В золотую пору увядания
Чудится – стихи твои печатают,
Грезится большой тираж издания,
Мнится – юбилейный адрес сватают…

В золотую пору увядания,
Когда тише станет элоквенция,
Приблазнится новое издание…
Это называется – деменция…

15.10.1999 г.

Вадим Ковда

О С Е Н Ь      В С Е Л Е Н Н О Й

    Подумать  не смею, поверить
нет мочи,
Но ведь очевидно – в ночи
Созвездия в небе кипят и клокочут,
Как птичьи живые ключи.
И ветер из космоса голос доносит,
Усиленный сердцем моим во сто крат:
«В Галактике – осень! В Галактике – осень!
Созвездья в ирей *  летят!»
Откуда же осень?.. Могу ли поверить?
Ведь пашню готовы взорвать зеленя!
…Под ветром вселенским качается ветка,
где села на миг отдышаться Земля.

……………………………………………………………………………………………………
Ирей, вырей – в народном поэтическом творчестве – сказочно тёплая страна, куда улетают на зиму птицы.

О С Е Н Ь      П О Э Т А

    Другие – ну, те что моложе – клокочут,
Как птичьи живые ключи.
А мне каково, когда нету мочи?..
Особенно плохо – в ночи…

Из кухни доносится голос жены:
«А если пивка с тараночкой?»
Всё, баста! Довольно! Мосты сожжены!
Какое там пиво – на ночь-то?

Я принял армянского – звёздочек пять –
Почти созвездье Стожар.
И чувствую – есть всё, что надо опять,
И чую в груди пожар.

Под ветром вселенским качается стол,
Под торсом поэта – стул.
Ещё бы немного – хоть два по сто…
Но слышу космический гул

И вижу – созвездья летят в ирей,
То бишь, коньяк в унитаз,
А голос жены: «Вадим, не смей!
Чтоб на ночь – в последний раз!

Не мальчик, поди, пора бы знать,
Что можно, что нет – к ночи…»
Ну как ей, любезной, растолковать:
Иначе, мол, нету мочи!?..

14.10.1999 г.

В.К.Семакин

*   *   *

    Вот  забудь про можжевельник,
про клубнику на увалах,
про дубравный журавельник
в лепестках лилово-алых,
вот забудь о бересклете,
а уж там забыть недолго,
есть иль нет Урал на свете,
есть иль нет на свете Волга,
ох, недолго,
ох, недолго…

Ну а там недолго, братцы,
и от предков отказаться,
перенять язык безродный,
чёрствый, полупереводный,
никакой не родниковый,
а полупроводниковый,
с тарабарщиною схожий,
но живучий и расхожий
в потребительных беседах
и в стихах того же толка,
и лишиться напоследок
чувства родины и долга,
ох, недолго
ох, недолго!

*   *   *

    Вот  забудь про свинорой,
про хохулю и про лыву –
там недолго, дорогой,
не явиться по призыву,
там недолго позабыть
про родных и про отчизну,
там недолго изменить
партии и коммунизму,
там недолго подложить
под президиум взрывчатку,
если ныне позабыть
про козюлю и лапчатку.

Позабыл про мамалыгу –
надо высечь забулдыгу,
а каштан забудешь конский, –
значит ты шпион японский.
Зане падеру забыл,
дабы зрады не чинил…
Кстати, зябру помнишь? Не? –
Всё! В расход, пора к стене!..

Г  Л О С С А Р И Й

Свинорой – многолетняя трава семейства злаков.
Хохуля – выхухоль, насекомоядное млекопитающее.
Лыва – лужа.
Козюля – змея, описанная И.Буниным.
Лапчатка – калган.
Мамалыга – каша из кукурузной муки.
Конский каштан – декоративное дерево семейства буковых.
Зане – так как, поскольку.
Падера – плохая погода.
Дабы – чтобы.
Зрада – измена.
Чинить – причинять.
Зябра – пикульник.
В расход! – Расстрелять!
Стена – традиционное место приведения приговора в исполнение.

16.10.1999 г.

В.К.Семакин

Р Е Ч К А

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Землячка,  здравствуй!» –
просияю, –
и речка, рада  земляку,
зальётся  смехом,
подставляя
то лбище яра, то щеку,
а то губу  и – вдоль теченья –
косу, как косу,
даже нос.

Что ж неприкаянно весь день я
брожу с откоса на откос?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  *    *    *

    Намедни  эти «ку-ка-ре-ку»
обрыдли хуже комарей.
Мы с корешем пошли на рéку,
Чтоб дóбыть парочку язей.

Идём, подставив щёку ветру,
вдоль самой кромочки воды
и видим –
в паре километров
заходят в речку верблюды.

Макают в воду нос, и губы,
и даже хвост –
вот это да!
Ведь этак верблюды погубят
все наши рыбные блюдá!

А ну как напрудят поганцы,
где ловим рыбу издавнá?
Вдруг слышим голосок:
«Засранцы!
На треть вы сами из говна!

А мне давно верблюды любы
О, их волнистая спина!
О, эти щёки, эти губы! –
целует их моя волна.

А вы исправьте ударенья,
чтоб не остаться без ухи!»
Пустила косу вдоль теченья
и засмеялась:
«Хи-хи-хи!»

28.10.1999 г.

В.К.Семакин

*   *   *

    Перевидано  всего,
много всякого досталось.
Я устал не от того,
от чего сладка усталость.

А хотелось бы устать
от чего-то от другого.
Как, не знаю, наверстать,
что не сделал дорогого,

чтобы тихо ныла грудь,
чтоб, осилив то, другое,
я не смог пошевельнуть
ни рукою, ни ногою.

1970

*   *   *

    Проще  некуда: идёшь
на футбол травить баланду,
и болеешь, и орёшь
за противную команду.

Если на поле «Спартак» –
поболей-ка  за «Динамо»:
тебя выколотят так –
не узнает даже мама.

Будут ныть живот и грудь,
голова и всё другое,
и не сможешь шевельнуть
ни рукою, ни ногою.

Тебе так намнут бока,
что ни выдоха, ни вдоха…
До свидания, пока,
и с приветом от  Мазоха!

29.10.1999 г.

В.К.Семакин

*   *   *

    В осиннике – птичья побудка
и даже в безветрие – лепет.
Не так ли ребёнок-малютка
слова свои первые лепит?

– Агушеньки, гуленьки-гули! –
и листья зальются ответно.
Смогу ли я так, не смогу ли
залиться взахлёб, несусветно?

Смогу ли, как роща в июле,
как эта зелёная молодь –
Агушеньки, гуленьки-гули! –
Прогулить своё, проглаголать?

Не встрянет ли попусту некто –
ревнитель келейных делишек:
то мало-де, брат, интеллекта,
а то – интеллекта-де лишек.

А кто-то, развесь только уши,
зальётся ещё завиральней:
«Чем лирика тише и глуше,
тем автор её гениальней».

Земля моя, шелестом шалым
уйми ты сего дуботолку! –
авось да со старым и малым
скорей дотолкуюсь до толку.

1975

*   *   *

    Семакина  книгу читал я,
но не достучался до толка, –
хотя себя старым считал я,
но, видно, ещё не настолько.

Я думал, как видно, по дури,
что мысли быть трудно банальней:
«Чем меньше поэт будет гулить,
тем лирика гениальней».

Я думал, что взрослому дяде
не стоит агукать малюткой.
Не нужно быть нескольких пядей
во лбу, чтоб отделаться шуткой

от тех, кто, как поле в июне,
с незрелыми мыслями ходит,
пускает, как маленький, слюни,
сюсюкает и колобродит.

Шли дни, я старел неприметно,
и вдруг – тайный смысл проступает:
«Залиться взахлёб, несусветно
смогу ли?» – поэт вопрошает.

Лишь в старости стало понятно,
что гложет беднягу-поэта,
и мне, старику, так приятно
дать несколько строчек совета:

Залиться взахлёб – не искусство,
большого таланту не надо,
а вот по чуть-чуть, и с закуской…
И плюнь на читателя, гада!..

29.10.1999 г.

Евгений Винокуров

И З      К Н И Г И      «К О Н Т Р А С Т Ы»

Т Ы

    Вот  женщины идут толпой.
Я понял, что воскресну,
когда меж ними и тобой
я обнаружил бездну.

А разница-то велика!
О сходстве нет и речи,
хоть те же руки, и бока,
и локоны, и плечи,

хоть любишь так же шить, поя,
иль в дождь брести уныло…

…Тогда единственность твоя
тебя мне осветила!

Я

    Ты  быстро  шла, почти бежа.
Я понял, что воскресну,
хотя меж нами и межа,
я победю, хоть тресну.

Да, да – решил я – ты моя!
Тебя догнал, скакая.
Меня отшила ты, поя.
Я понял – у, какая!..

Ты не похожа на других, –
Ну, разве телесами.
Тебе прочёл я этот стих
и – посудите сами! –

ты перестала жить, гужа,
и бродишь в дождь уныло.
Проводишь вечера, вяжа,
и экономишь мыло.

Теперь люблю тебя – лишь я.
Ты, сна себя лишая,
мои стихи читаешь, шья.
Их слушаю, пиша, я…

07.11.1999 г.

Нина Шевцова

С О Н Е Т      О      В Е Ч Е Р Н Е М      А В Т О Б У С Е

    Не  странно  ль,  на ухабах замирая,
Нестись, тревожа ближнего плечом,
Как будто в нас неведомо о чём
Одна душа вздыхает мировая?

Не странно ль, выходя, застыть у края
Ступеньки и вопрос сглотнуть как ком,
Страшнейшим человеческим грехом
Навязчивость невольную считая?

И вслед брести ныряющим огням,
Унесшимся в потёмки именам,
Глазам в чаду ревущего тумана –

Пока во тьме проявятся сады
И новых лиц неровные ряды
Придут, пройдут и канут
безымянно?..

С О Н Е Т      О      С Т Р А Н Н О С Т Я Х

    Не  странно  ль , на ухабах замирая,
Нестись, соседа тыча локотком,
А он грустит, неведомо о ком,
Вниманья на тебя не обращая?

Не странно ль, выходя, застыть у края
Ступеньки и вопрос сглотнуть, как ком,
И ждать, пока водитель матюгом
Пошлёт тебя, под зад дверьми толкая?

И вслед брести, колготки изодрав,
И думать: «О, водитель, ты не прав,
И больше ты никто!» – в чаду тумана,

Пока другой автобус подойдёт
И новых лиц неровный ряд начнёт
Толкать тебя, как ты их?
Ну, не странно?

08.11.1999 г.

Евгений Чепурных

*    *    *  

    Проводи  меня до двери,
До трамвайного пути.
Я тебя ни в коей мере
Не держу, но проводи.

Провожай до окон милых,
Попроси светить звезду.
Провожай хоть до могилы.

Дальше я один пойду.

*   *   *

    Проводи  меня до двери,
До трамвайного пути.
До депо, по крайней мере,
Хошь – не хошь, а проводи.

Я потом тебя обратно
Вдоль по рельсам провожу.
Провожаться так приятно…
Провожаешь? Не держу!

Мы друг друга провожаем.
Вдруг родную на ходу
Переехало трамваем.

Дальше я один пойду.

09.11.1999 г.

Эдуардас Межелайтис

ЧЕЛОВЕК

   В шар земной упираясь ногами,
Солнца шар я держу на руках.
Так стою, меж двумя шарами –
Солнечным и земным.
Недра мозга, пласты мозга
Глубоки, словно рудные недра.
Я из них вырубаю, как  уголь,
Выплавляю из них, как железо,
Корабли, бороздящие море,
Поезда, обвившие сушу,
Продолжение птиц – самолёты
И развитие молний – ракеты.
Это всё я добыл из круглой,
Словно шар земной, головы.
Голова моя – шар солнца,
Излучающая свет и счастье,
Оживляющая всё земное,
Заселяющее землю людьми.
……………………………………………
Так стою:
Прекрасный, мудрый, твёрдый,
Мускулистый, плечистый.
От земли вырастаю до самого солнца
И бросаю на землю
Улыбки солнца.
На восток, на запад,
На север, на юг.
Так стою:
Я, человек,
Я, коммунист.

*    *    *

    Не дожевав куска телячьей колбасы, я мельком взглянул на часы (было 20 часов 44 минуты московского времени). Я выхватил из принтера лист А4 и, продолжив прерванное жевание, принялся писать, мельком поглядывая то на стихотворение выдающегося литовского поэта, то на обложку журнала “Наука и жизнь”, в котором это стихотворение было опубликовано, то на недоеденный кусок телячьей колбаски. В 21 час 22 минуты всё было кончено – роды пародии состоялись. Перечитав свой опус, я увидел в нём массу поэтических недостатков, однако исправлять их не стал, во-первых, чтобы дать критикам заработать и себе на кусок хлеба с телячьей колбаской, а во-вторых, чтобы не засушить свой экспромт. Судя по всему, так поступил в своё время и Эдуардас Межелайтис. Вот мой опус:

Ч Е Л О В Е К

     Шар земной попирая ногами
И держа за спиной автомат,
(Я стою, окружённый врагами),
Разрываю доставшийся клад.

Отверзаю пласты, чтобы недра
Расхищать и безжалостно жечь,
И тайге заповедного кедра
От порубки моей не сберечь!

Из руды выплавляю железо,
Чтоб наделать побольше машин,
И на горы высокие лезу,
Достигая предельных вершин.

Для чего? Чтоб сильнее, скорее
Грабить недра Мамаши-земли,
Чтоб над нами, по воздуху рея,
Пролетать самолёты могли.

А потом боевые ракеты
Замелькают под именем «ПРО»,
Впрочем, это военных секреты,
Это их потайное нутро…

Что Земля без меня? Просто милый
И чарующий сказочный рай.
Приложу все старанья и силы,
Чтобы в быль превратить этот край.

Чтобы пыльные горы высоток
Средь асфальтовой вони росли,
А взамен на семью по шесть соток,
Там, где раньше корову пасли.

Вопреки чернокнижному трёпу,
Родила меня мама, увы,
Так похожий на тыкву и репу
Подаривши мне шар головы.

И стою я, упершись ногами
В свой родной плодородный субстрат,
Гордо имя неся пред богами:
Человек!
…………….Бюрократ!
………………………………Демократ!

27.07.2012 г.

Алексей Титов

*    *    *

    К  врачу  б пойти…
Да, кажется, здоров.
Не спится только
По ночам в квартире:
Палатки снятся,
Зарево костров
И звёзд пунктиры.
С собой не совладать…
Вожу круги
По заповедным
Подмосковным паркам,
А сердце рвётся
На простор тайги,
К извечной
Красоте её неяркой.
Я в тех краях бывал,
И не однажды.
Порою кажется –
Себя оставил там.
Не потому ль
Так совесть будоражит
Короткое такое
Слово – БАМ?

*    *    *

    К врачу  б  пойти…
Да, кажется, здоров…
О!.. Кажется живот!..
Увы, ошибся…
Вот не везёт,
Уж так-то не везёт, –
Ну что б вчера
Простыл, или ушибся…
Из поликлиники –
И прямо на пленэр!
По Подмосковью
С удочкой, с ружьишком…
А мало мест других
В  СССР?
В тайгу податься…
Впрочем, это слишком!
Ну, а  уха, палатка,
Костерок…
О, сердце  рвётся!..
Сердце? Неужели?!..
Да нет,  увы, –
Врач участковый строг, –
Не выйдет, нет,
Пока на самом деле
Инфаркт не стукнет,
Или ОРЗ,
Или пока
Не заполучишь СПИДа.
Вот и сидишь
Весь день, как в КПЗ,
Перебирая
Что-нибудь для вида.
Приходится до пенсии
Весь день
Терпеть и ждать,
А что начальство скажет?..
Не потому ль
Так совесть будоражит
Коротенькое слово –
Бюллетень?

11.11.1999 г.

Алексей Титов

*   *   *

    Внимая  шуму, поля
притихли.
Весь в клубах пара и
лунных бликах,
Мчит поезд спешно,
вздымая вихри,
В ночную темень, стуча
на стыках.
Не видно неба, и звёзд
не видно.
А где-то солнце сгорает
страстью…
И равнодушье земли –
обидно.
Но ночь рассеять не в
нашей власти.

Те, кто встречали в пути
ненастье,
Уже не смогут почить в
берлогах.
И если только бывает
счастье,
Оно – в движенье,
Оно – в дорогах.

С Ч А С Т Ь Е

    Мелькают  стрелки,
столбы, пикеты,
На редких стыках
стучат колёса.
На полустанках
билетов нету,
И только гравий
летит с откоса.

Несётся поезд,
наверно, к БАМу,
А может к Тынде
несётся поезд.
В вагоне – люди,
и даже дамы,
И мчится поезд,
не успокоясь.

Грохочут двери
у туалета.
В ночную темень –
стрела состава.
– Я без билета.
Я без билета.
Я без билета, –
твержу устало…

Багажной полке
себя доверя,
Уйдя от света
и от позора, –
Недаром в счастье
своё я верил, –
Надул таможню
и ревизора.

Хотите счастья?
Уже! Готово!
Оно – в движеньи,
оно – в погоне,
Оно – в ритмичных
стихах Титова,
Но лишь в вагоне,
на перегоне…

14.11.1999 г.

Николай Гумилёв

*     *     *

    Пролетела  стрела
Голубого Эрота,
И любовь умерла,
И настала дремота.

В сердце лёгкая дрожь
Золотого похмелья,
Золотого, как рожь,
Как её ожерелье.

Снова лес и поля
Мне открылись, как в детстве
И запутался я
В этом милом наследстве.

Лёгкий шорох шагов,
И на белой тропинке
Грузных майских жуков
Изумрудные спинки.

Но в душе у меня
Затаилась тревога.
Вот прольётся, звеня,
Зов весеннего рога.

Зорко смотрит Эрот.
Он не бросил колчана…
И пылающий рот
Багровеет как рана.

*     *     *

    Хоть  убей, хоть зарежь,
Но по Фабру – ей богу –
Майский жук – цвета беж,
И каштанов немного.

Право, мэтр дорогой,
Поправлять вас неловко –
Изумрудной спиной
Щеголяет бронзовка.

Цвет у ржи золотист,
Как Ахматовой бусы? –
В мае ржи тонкий лист
Зелен, словно капустный.

А Эрот голубой –
Трансвеститам угроза!
Вас поправит «Плейбой»:
Купидон  –  бледно-розов!

Рот бедняги багров…
В акмеизме даль тонет…
Николай Гумилёв,
Вы, наверно, дальтоник!..

18.11.1999 г.

Софья Петренко

Х Л Е Б      В      Л Е С У

    Я  увидела  хлеб между елок в лесу
Неожиданно.
Кто-то выбросил вон из кошелки небось.
На земле полбуханки лежат
Сиротливо, обиженно.
Вот ведь как пропадать довелось.

Постояла я.
Хлеб подняла и снесла на поляну.
Там коровы паслись.
Чуть заметно вздымались бока.
От покоя лесного,
Травы многолистной и пряной
Нарастала у каждой,
Густела волна молока.

Я скормила им хлеб,
Разломав его весь на кусочки,
Их бурёнушки брали с ладони,
Поднявши рогатые лбы.
И пошли попадаться мне белые,
Крутобокие чудо-грибочки,
А до этого как-то
Совсем не встречались грибы…

Г Р И Б      В      Л Е С У

     Было  много грибов между ёлок в лесу
Неожиданно.
Крутобокие чудо-грибы…
Чтобы все уместить,
Даже чёрствых полбулки я вынужден
Был оставить в лесу,
Заодно лешака умастить.

Вот как я рассуждал:
Вслед за мною какая-то соня,
Что попозже встаёт, да за завтраком
Долго жуёт,
Или может быть даже
Уже всем известная Соня –
Поэтесса Петренко с пустою кошелкой пойдёт,

Хлеб увидит,
Поймёт, что на этой поляне
Уже белых грибов
Ей никак не найти,
И отправится дальше,
Туда, куда я не
В состоянии
Был бы дойти.

По дороге бурёнок рогатых
Покормит с ладони,
И стихи сочинит –
Назовёт их она «Хлеб в лесу».
Интересно, что было бы,
Если б я, кроме
Полбуханки,
Оставил ещё колбасу?

28.11.1999 г.

Лев Ошанин

П Е С Е Н К А      О      Б О Б Ы Л Е

    Жил  да был бобыль суровый,
Никого не веселя,
И ни девки и ни вдовы
Не любили бобыля.

Одиноко человеку
Одному сидеть в избе
И бобыль из бела снега
Бабу вылепил себе.

В избу ввёл красотку эту,
Усадил её в углу.
Оглянулся  –  бабы нету,
Только лужа на полу.

П Е С Е Н К А      О     Б Ы Т О В Ы Х      Н Е У Д О Б С Т В А Х

    Это  сказка, а не быль,
И неправда это, –
Жил да был один бобыль,
Но без туалета.

Человеку одиноко
Одному сидеть в избе, –
Свёл знакомство с черноокой
И зовёт её к себе.

В избу ввёл красотку эту,
Усадил её в углу.
Оглянулся  –  бабы нету,
Только лужа на полу.

12.12.1993 г.

Станислав Куняев

*     *     *

     Нет,  не зря в ледовитый торос
упирается русская карта:
одинаково страшен мороз
и для СПИДа, и для Бонапарта.

Поскользнувшись в родной темноте,
чертыхнёшься в морозных потёмках…
Вспомнишь – мамонты спят в мерзлоте
и алмазы хранят для потомков.

*      *     *

    Муравейником рынок бурлит, –
Мир страдает повышенным спросом…
Нет, не зря голубой кимберлит
Бог прикрыл ледовитым торосом!

На Руси, как всегда, гололёд.
Поскользнёшься, бывалочи, юзом,
Матюгнёшься – и снова вперёд
Пробираешься с импортным грузом.

Ни мороз, ни торосы, ни СПИД
Не страшат больше контрабандиста.
Вся страна уже больше не спит
С лёгкой (левой) руки теннисиста.

Только мамонты спят в темноте
И хранят для потомков алмазы…
Вспоминаются им в мерзлоте
Станислава Куняева фразы.

03.09.1998 г.

Виктор Смирнов

О С И Н О В Ы Й      О Г О Н Ь

(Из цикла «Искры»)

    Смотри, красотища какая!
Пасётся у рощицы конь,
В которой от края до края
Осиновый ходит огонь.

То к полю кидается слепо,
То к речке летит кувырком,
То лижет холодное небо
Горячим своим языком.

В предчувствии зимней погони,
Что в чуб мне метнёт седину,
И сам я поспешно ладони
К осиновым искрам тяну.

К Е Р О С И Н О В Ы Й      О Г О Н Ь

    Отвёл  я корову в осинник,
Которую надо доить.
Я был в этот день именинник,
Я начал костёр разводить.

Огнём полыхает осина,
Который не смог потушить,
Плеснувши в костёр керосина,
Который нельзя разводить.

Огонь сжёг деревню и рощу,
Который два дня полыхал.
Такую ни свёкор, ни тёща
Корову ещё не видал.

То к полю кидается слепо,
То к речке летит кувырком,
То лижет холодное небо
Горячим своим языком,

То стих услыхавши Смирнова
Повысила резко удой…
Но вскоре оглохла корова, –
Пора ей, пора на убой.

Тяну я к корове ладони,
В глазах её вижу укор,
В предчувствии скорой погони
И града гнилых помидор.

06.09.1998 г.

Леонард Лавлинский

Ж У Р Н А Л И С Т

    Я  разглядывал  звёздную пасеку
С лежака станционной скамьи,
Поместив многомудрую классику
Под сумбурные мысли мои.

Я за очерком гнал по распутице –
Осчастливить глубинный колхоз –
И не ведал, что рифмы накрутятся
На машинные цепи колёс.

Правда, что-то лепилось урывками,
Находило нечаянный лад
И мычало тревожными рифмами
Между строк о болезни телят.

*    *    *

     Мы  в  эпоху  Хрущёва и Брежнева
Научились писать между строк.
Неумеющих ждало по-прежнему
Осужденье на длительный срок.

«Я разглядывал звёздную пасеку…»
Значит – выгнал милиционер
Леонарда Лавлинского, классика,
В привокзальный заплёванный сквер.

«Я за очерком гнал по распутице…»
Значит – всё ещё нету дорог,
И в полуторатонке, по ступицу,
Он застрял и, увы, занемог.

«И мычало тревожными рифмами…»
Значит – вновь поголовье под нож,
Чтобы скрыть под бумажными рифами
Бесхозяйственность, ящур, падёж.

«Правда, что-то лепилось урывками…»
Значит – вновь замаячил просвет,
Но… «ляп-тяп», и опять под обрывками
Старых лозунгов нового – нет!

Мир теперь стал крутым и крутится,
Он безжалостен и бестолков,
«И не ведал, что рифмы накрутятся…»
И ни Листьев, и ни Тальков.

06.09.1998 г.

Александр Игошев

ПРИМЕТА 

   В  притихшем  парке –
много света.
Две липы, сохранив наряд,
воспоминанием о лете
ещё зелёные стоят.

Уже погребены под снегом
газонов жухлая трава,
цветов осенние побеги,
полуистлевшая листва.

Уже ледовые карнизы
к речным намёрзли берегам…
Они ж бросают, липы, вызов
морозам ранним и снегам.

Есть неприметная примета:
пускай белым-белы холмы –
счастлив,
кто сердцем верит в лето
в дни наступления зимы.

Н Е П Р И М Е Т Н Ы Е      П Р И М Е Т Ы

    Зимой  морозно в этом мире.
Мы верим мудрости примет:
коль ты не Иванов Порфирий, –
не обойдёшься без штиблет.

А что зимою в парке липа
ещё не сбросила свой цвет, –
не верьте, люди, это – липа,
таких примет в народе нет.

Сосульки свесились с карнизов,
их не сбивает дворник-хам.
Они ж бросают, люди, вызов
плохим приметам и стихам.

В народе есть одна примета:
(народ наш сыздревле сметлив),
мол, за зимой наступит лето.
Кто верит в это, тот счастлив.

Есть неприметная примета:
пускай мы даже от сохи,
но не даёт нам право это
писать неважные стихи.

07.09.198 г.

Анатолий Кобенков

*    *    *

     Окошко  занавесила,
пластинку завела,
и потекли невесело
сердечные дела.

И поплыла усталая,
больная голова
туда,
где песня старая
по-старому права…

потом она заплакала
и вышла не спеша…
И в платьице заштопанном
Вошла её душа.

Вошла ко мне –
ограблена,
изрезана в куски
любовными обвалами,
оврагами тоски,
вошла, как входит деревце
на городской пустырь.
И ведал я, что делать мне,
но руки опустил…

Быть может, одиночество,
не говоря со мной,
сказало, что не хочется,
не можется домой.

Быть может раны старые
да гаснущая боль
приперли
и заставили
шептаться про любовь.

…И мне тогда поверилось –
не помню почему –
что жизнь опять примерилась
к дыханью моему.

И заново подумалось:
навеки  обниму
и никогда судьбу мою
уже не обману…

*     *     *

    Мне  самому не верится –
не в цирк, не в монастырь –
пошёл, как ходит деревце
на городской пустырь.

Иду, а раны старые
да гаснущая боль
припёрли и заставили
дерябнуть алкоголь.

Смотрю – ко мне ограблена,
изрезана в куски,
собаками затравлена,
зелёная с тоски
плывёт моя усталая
больная голова.
На ней фуражка старая,
а в ней – одни слова.

Такая анатомия –
башка, а тела нет.
Где тело Анатолия
и где, пардон, скелет?

Тут, как ни удивительно,
красивый профиль мой
шепнул мне доверительно:
– Толян, иди домой!

И думал я невесело,
шагая с пустыря:
«Вот что случилось, если бы
не Мéня, а меня…».

09.09.1998 г.

Лариса Тараканова

Н А      П О Р О Г Е

    Снег  летит на ажурное платье.
Белой туфельке цокнул порог.
Все – одно молодое объятье,
Задыханье, дрожанье, зарок.
Все толчется и движется робко.
Озадаченный шепот в толпе.
Лишь игристая вылетит пробка,
Как сомнительный вызов судьбе .
Лишь надломится стебель гвоздики,
Отлетят голубые шары,
Золотые и алые блики
Хрусталей, увенчавших пиры.
Но, пока ты не стала земною,
Не стряхнула лебяжьи крыла,
Задержись за стеклянной стеною,
Одари чистотой зеркала.
Всё пройдет – суета и объятья.
Но и там, за далёкой чертой,
Снег летит на ажурное платье,
На лицо под прозрачной фатой.

Н А      К Р У Г И      С В О Я

    Задыханье, дрожанье, потуги,
Наконец, появленье на свет.
Недержанье, игрушки, подруги,
Детский сад, комсомол, педсовет…
В сорок пятом мы бегали в школу –
Задыханье, дрожанье, урок…
Может грустный, а может весёлый
Детства с юностью выпавший срок.
Двадцать два, молодое объятье, –
Задыханье, дрожанье, порог,
Подвенечное белое платье,
Свадьба, ссора, развод и – опять я
На свободе и вновь одинок.
К алкоголю широкая тропка –
Пиво-воды, шампанское, грог…
Лишь искристая вылетит пробка –
Задыханье, дрожанье, зарок.
Ну, а если любитель пожрать я? –
Задыханье, дрожанье, пирог,
Диабет, ожиренье, проклятья,
Инсулин, парафин, порошок.
Каково же твоё содержанье?
Всё пройдёт – суета, обожанье,
Повернётся твой жизненный круг,
И тебя ждёт, поверь, милый друг,
Очень ранний склероз, недержанье,
Задыханье, дрожанье, каюк…

09.09.1998 г.

Сергей Безлюдский

М У З А

    Мне  в детстве Муза не являлась.
Я карандаш в тоске кусал,
И мне дворцом не представлялась
Сторожка та, где я писал.

Нуждался я в особом средстве –
В крылатом творческом коне.
Но не являлась Муза в детстве.
Потом явилась, да не мне.

Она с другими забавлялась,
И трудно было одному.
Нет, Муза не ко мне являлась.
Пришлось работать самому.

Н А       П А Р Н А С Е

    Я  с  детства  на Парнас стремился.
Карандашей сгрыз – пачек пять.
И вот, однажды, очутился
Я там, куда хотел попасть.

Течёт неспешно Иппокрена,
Вдали дымится Геликон,
И, тогою прикрыв колено,
Спит престарелый Аполлон.

Он солнышку подставил пузо.
В густых травинках щавеля,
Невдалеке пасётся Муза,
Порой крылами шевеля.

Я обернулся и – о, боги! –
С изящной лирою в руке,
В воздушной, белоснежной тоге
Спускалась женщина к реке.

Она спускалася по тропке.
Такой – всего себя отдашь!..
– Кто  ты? – спросил её я робко
И сгрыз последний карандаш.

Она молчала, только струны
Перебирала не спеша.
А я стою, глотаю слюни…
Как жаль, что нет карандаша!..

Она глядела мудро, строго.
Потом свет строгости погас,
И на груди поправив тогу,
Она сказала: «Я – Пегас…».

11.09.1998 г.

Валентина Ханадеева

М О Ё      С Е Л О

    Моё  село – у чёрта на куличках…
Как предка в эти дали занесло?
Уздечку ль спьяну дёрнул без привычки,
Направил ли ошибочно весло?
Мне надоела суета вокзалов
И – каждый год! – билетный дефицит,
И я в который раз себе сказала:
«Пора на юг. Село повременит!»
А год проходит – косяком тоскливым
Вновь мысли начинают  вдаль тянуть,
И чемодан потёртый сиротливым
Постукиваньем отмеряет путь.
Когда-то я там песню выводила –
И голос будто падал на краю.
Там раннею звездой любовь всходила
И потрясала молодость мою.
И вот теперь за прошлою звездою,
За ставнем, что древесной гладью шит,
За песней да за ключевой водою
Опять туда моя душа спешит…

М О Ё      П О М Е Л О

    Моё село – у чёрта на куличках
И в километре – Лысая гора…
Вся наша жизнь в традициях, в привычках –
Проходит год, душа томит: Пора!
Туда, где предок  дёргал за уздечку,
Иль ведьму замуж спьяну выдавал,
Иль домового хоронил за печку.
Его сам Пушкин – помнишь? – воспевал.
Мне надоела суета вокзала,
Мешочники, билетный дефицит.
Я, наконец, сама себе сказала:
«А Валентина – в ступе полетит!»
И ежегодно косяком тоскливым
Все ведьмы начинают вдаль тянуть,
И помелом – потёртым, сиротливым
Постукивают, отмеряя путь.
Когда-то я там песню выводила,
И вся тряслась – в такой впадала раж.
А где теперь и молодость, и сила?
Последний раз на шабаш – и шабаш!..

11.09.1998 г.

Валентина Ханадеева

*   *   *

     Куда-то  мчалась полем на рассвете –
Дразнил колени легкий сарафан,
И отставал в бессильном беге ветер
И немощно за мой цеплялся стан.
И жизнь вокруг была сплошным подарком:
То даль горит, то кружит самолёт,
То коршун в оперении неярком,
Смирив гордыню, за едой падет.
А близкого села родные звуки
Свивало в песню вихрем на яру,
И к солнцу я протягивала руки,
Как перезябший тянет их к костру.
По лугу стадо раннее бродило,
Вздыхал под ряской загустевший пруд –
И в голову тогда не приходило,
Что это все Отечеством зовут…

*   *   *

    Нас  пирогами мама баловала, –
Я стала ничего себе на вид,
Ну, прям, такая из себя вся стала,
Что всяк полапать – так и норовит!
То сарафан хватает за колено,
То ветерок цепляется за стан.
Дрова рубила, так одно полено
Так и хотело смазать по устам.
За руку кофта трогала игриво,
Серьга касалась эрогенных зон.
Волос моих растрёпанная грива
В объятьях чепчика – и он в меня влюблён!
Меня любили стулья и полати,
Пылала страстью старая кровать.
Халат… Мне не забыть его объятья!
А тапки стали за ноги хватать…
Бесстыдник лифчик так меня прищучил! –
Я от смущенья прямо вся горю.
Такой срамник… Кем только он научен?
А про трусы я и не говорю…
В саду коза влюблённая бродила,
Вздыхал под рясой загрустивший поп.
И в голову тогда не приходило
Что это всё, ну… это… Отчего б?

Прошли года…

11.09.1998 г.

Марьян  Дукса

З А Б Ы Т О Е      С Л О В О

    Не раз  заскребётся, как кошка, сомненье,
Приснится сосна, что у дома родного,
Я снова услышу знакомое пенье –
Той колыбельной забытое слово.

О как трепетала зарница на клене,
Когда ты шептала мне снова и снова
Признанья!
И легким листом на ладони
Светло трепетало забытое слово.

Однажды в душе полыхнёт озаренье,
Зажженное солнцем заката былого.
Из омута памяти в это мгновенье
Всплывет на поверхность забытое слово.

Ты снова влюблённый, крылатый и юный.
И снова заря полыхает багрово.
Одна за другой отзываются струны,
И каждая –
прежде забытое слово.

Перевод с белорусского
И.Бобровицкого

З А Б Ы Т О Е      С Л О В О

    Приснится  со сна, что у дома родного
В сусеке скребутся, скребутся в подклети,
И снова скребутся, и снова, и снова
Скребутся в подполье проклятые… эти…

А ты ещё юный, крылатый, влюблённый.
Крепка твоя база, фундамент, основа.
О как трепетала зарница на клёне,
Когда ты шептала мне снова и снова…
А что ты шептала – не помню…
Ни слова!..

И снова, как прежде, ещё не один ты.
Припомнится как-то Наташа Ростова –
И снова, и снова шуршат ротапринты,
И снова тебе далеко до Толстого,
А – Льва? – Алексея? – не помню какого…

И снова весна, снова радость бабулек,
И капают – как их? – всё снова и снова,
Одна за другой, сверху вниз, из сосулек…
И каждая – прежде  забытое слово.

Вольный перевод с бобровицкого
В. Ланга

Владимир Семакин

*   *   *

     Писать  стихи не так уж тяжело,
когда ты вроде выплыл на теченье,
а вдруг они – всего лишь ремесло,
самообман и самообольщенье?

Тогда, ей-богу, лучше ни гугу:
и год, и два ни слова, ни полслова.
Перо заброшу, в поле убегу –
и, может быть , нахлынет что-то снова…

*   *   *

    Когда  поэт в течении плывёт
самообмана, и не видно роста, –
он пародисту пищу подаёт,
тогда писать пародии так просто!

Когда поэт стоит на берегу,
растёт, а сам ни слова, ни полслова, –
тогда писать, увы, я не могу.
Нахлынуло бы на поэта снова!..

23.09.1998 г.

Владимир Семакин

*     *     *

    Я  знал  капсю – и ту не всю,
такую капельную малость
и всё же сердце полагалось
на эту самую капсю.
………………………………..

Я знаю: голос мой не медь,
и в стольном  граде –
сын Прикамья –
я не размахивал руками –
стоял, не знал, куда их деть…

(«Я знал капсю – и ту не всю»)

…Поначалу такой неятный
левый берег мне всё ятней…

(«На Каме»)

…Я тоже – позволь-ка, позволь-ка –
не палькался в ней, не тонул,
я пил её, дудолил только –
сквозь дудку пикана тянул.

(«Родничок»)

…И на душе не падера –
зорьки брусничный сок.

(«Звёздное сеево»)

*   *   *

    Грущу, Семакина читая –
Как много незнакомых слов!
Не всю капсю я, видно, знаю
среди неятных берегов.

Не приходилось мне сквозь дудку
пикана дудолить воды,
и мне печально не на шутку:
дожив до белой бороды,

я, видно, палькался не в меру,
но на Прикамье не бывал
и языкового барьера,
увы, не преодолевал.

Мой кругозор, наверно, узкий,
а, может быть, падера в нём.
Спроси меня: «Ты знаешь русский?»
Отвечу: «Да.
Со словарём…».

23.09.1998 г.

Раиса Ахматова

«С О Т В О Р И     Ч У Д О!»

Из лирики

*   *   *

Ты в закатных , волна, замираешь лучах,
Таешь, таешь под чаячьи визги.
От тебя на моих остаются плечах
Лишь твои золотистые брызги.

Мне, волна, на мгновение стать бы тобой,
Чтоб к любимому вновь издалече
Возвратиться… Пусть думает: это прибой,
Когда я обниму его плечи!

Перевёл с чеченского
Д.Долинский

С О Т В О Р Ё Н Н О Е      Ч У Д О

Без лирики

*   *   *

    Там  вдали, за рекой, догорала заря –
Это я быть волною мечтала.
Вдруг увидела я, что мечтала не зря, –
Я волной для любимого стала.

Я прильнула к нему в предзакатных лучах
Под истошные чаячьи визги –
От меня на его остаются плечах
Лишь мои золотистые брызги.

Уж вдали за рекою закат догорел,
Ну а он на меня – ноль вниманья.
Вдруг веслом он меня по загривку огрел,
Этим мне причиняя страданье.

Волновала его я в ночной тишине,
На упругостях нежно качая,
А возлюбленный мой шлёпнул пяткой по мне,
Из меня на баркас залезая.

Он проклятым веслом всю истыкал мне грудь,
На стремнину по мне подгребая.
Не смогла я сдержаться – баркас стал тонуть,
И любимый, меня обнимая.

«Будешь драться веслом!»…–  так подумала я
И на берег его потянула.
Вдруг внезапно опять стала бабою я
И тотчас вместе с ним потонула…

25.09.1998 г.

Татьяна Кочеткова

Ц И К Л      «В Л Ю Б Л Ё Н Н А Я      А К А Ц И Я»

*   *   *

     В  ночь  к траве-голубе – васильковый хлеб –
Тянут кони губы, разбредясь у верб…
Хомутать негоже своевольный нрав,
Лишь вожак стреножен в половодье трав…
Вдруг осветят фары синих глаз огонь,
Как приятель старый, пусть уступит конь…
Опечатал степи придорожный лес, –
И душа не стерпит: «Заночуем здесь!..»
Ой, трава-голуба, не клони ко сну,
Растреножу друга, волю дам коню.
В ночь опустят вербы серебро ресниц,
И доносят ветры ржанье кобылиц.

*   *   *

    Васильковый  вечер. Мы опять в ночном.
Я в мечтах далече – мысли об одном:
Я от вас не скрою – о Фру-Фру мечтал
И хотел порою, чтоб цыган украл.
Васильками пуза не набьёшь, хоть плачь,
А назавтра – с грузом, а назавтра – вскачь…
Выжить разве можно в половодье трав?
Нынче очень сложно избежать потрав.
Хорошо б под утро забрести в овсы,
Там бы не минуты провести – часы…
Хорошо б под вечер торбочку овса!
Тьфу! Опять о вечном думать принялся…
О, хозяин-барин, душу не тревожь, –
Ты хороший парень, на ночь – растреножь!
Растреножил, душка. Волю дал коню,
Сам наполнил кружку и подсел к огню
На опушке леса, средь неспелой ржи:
«Жри её, повеса, только не заржи!»

Жадинам на горе жру, и жру, и жру…
Вдруг на косогоре увидал Фру-Фру.
Ах, какие стати – хоть на ипподром!
Говорю ей: «Кстати, я к тебе с добром!
Ты одна из тыщи квёлых кобылиц, –
Синие глазищи, серебро ресниц…»
Развеваю гривой: «Вот бы мне Фру-Фру б»
Ей кладу игриво голову на круп.
Близко тёмно-синий глазуновский глаз…
Эта плавность линий… И костёр погас…
Радости в себе я тут не удержал
И, от счастья млея, тоненько заржал.
Вспыхнули вдруг фары, и мой пыл угас.
Это сторож старый хомутает нас.
Снова я стреножен, так же, как и ты.
Был неосторожен – и прощай, мечты!
Тайну вам поведать, что с тех пор держу?
Я, коль стал обедать – никогда не ржу!

25.09.1998 г.

Ирэна Сергеева

Б А Л Л А Д А      О      С К Р И П К Е

    Горит  молодое солнце
и в окна глядит мои.
И милый пришёл, смеётся
от счастья и от любви.
А скрипка в соседнем доме
играет вовсю – хоть плачь.
И словно бы на ладони
в окне молодой скрипач.

Дождями окно умыло
и листьями замело.
Дождалась – приходит милый,
со мною ему светло.
А скрипка в соседнем доме
играет опять, хоть плачь,
играет она и стонет,
и виден в окно скрипач.

Морозом стекло покрылось.
Темнеет. И я одна.
Недолго же ты продлилась,
счастливой любви весна!
И день мой проходит зыбко,
от горя почти незряч.
Запела бы, что ли, скрипка!
Не слышно её, хоть плачь.

Б А Л Л А Д А      О      С К Р И П А Ч Е

    Проснулся  от голоса скрипки.
Прощай, удивительный сон.
А звуки легки зыбки –
марш свадебный. Мендельсон.
Хоть пару часов поспать бы…
Застольную начали петь…
Нечасто справляются свадьбы, –
придётся перетерпеть.

А в доме соседнем скрипка
играет вовсю – всю ночь.
На многих устах улыбка –
сосед выдал замуж дочь.
Иду на работу разбитый
под звуки Пуни и Кюи.
Вернулся – стою, как убитый:
Шопен льётся в окна мои.

Покоя мне нет ни минутки –
ну, свадьбу отгрохал сосед!
Не сплю уже третьи сутки –
от скрипки покоя нет.
Альбенис, Делиб, Бузони,
Пуччини, Россини, Прач…
Ох, чешутся, ноют ладони,
а скрипка воет – хоть плачь!

Где сон мой? Увы, его нет,
я плачу, зубами стуча,
а скрипка поёт и стонет,
и видно в окно скрипача.
Полночи брожу вокруг дома –
не спят все вокруг дома.
Мелодия скрипки знакома –
«Сон в летнюю ночь» Тома.

Окно я давно бы выбил –
поблизости нет кирпича…
Сосед! Ну зачем ты выдал
дочь замуж за скрипача?

29.09.1998 г.

Глеб Горбовский

*     *    *

    Уснул, а проснулся от скуки,
от нечего делать во сне…
Какие-то лёгкие руки,
как дождик, бродили по мне.

Куда я, а так же – откуда?
И стоит ли чай кипятить?
А в форточку ветер-зануда
Затаскивал чёрную нить.

Сажусь за ночную машинку,
по клавишам мчится рука…
Ошибка, ошибка, ошибка
вся жизнь и над ней облака.

Растают, как ночь на фрамуге,
стихи о любви неземной…
И тут невесомые руки
опять повстречались со мной.

Их кожа, как голос свирели,
нездешнее в пальцах чутьё…
Как ловко они отогрели,
утешили сердце моё.

*     *     *

   Уснул  раз на даче от скуки,
от нечего делать. Во сне
какие-то лёгкие руки,
как дождик бродили по мне.

Бумажник они из кармана
тянули, как дождик шурша,
и я слухового обмана
стал жертвой, почти не дыша.

А пальцы-дождинки шуршали –
нездешнее в пальцах чутьё!
Как ловко они обобрали,
обчистили платье моё!

Как споро, ни шатко, ни валко,
какой изумительный дар!
Бумажника вовсе не жалко –
там был лишь один гонорар.

Куда я, а также откуда?
А может быть даже и кто?
А в форточку жулик-зануда
вытаскивать начал пальто…

04.07.1987 г.

А.Тер-Маркарьян

С Т И Р А Л А     Д Е В О Ч К А      Б Е Л Ь Ё

    Косило  лунное бельмо,
Светило матово, нерезко.
Стирала девочка бельё,
Зайдя
по щиколотки в речку.
Прибрежный ветер, замолчи,
Не дуй! Усни на мягких плавнях.
Она
боялась замочить
Своё сиреневое платье.
Руками зябкими звеня,
Месила ситец, выжимала,
И целомудренно вода
Её колени обтекала.
Стирала девочка бельё,
Устало косы распускала,
И отражение своё
Она ничуть
не расплескала!

*   *   *

    Зайдя  по щиколотки в воду,
Стирала девочка бельё…
Дай, бог, хорошую погоду!
Не замочи подол её!

Убога ведь и  так бедняжка –
Лодыжки в уровень колен,
А вместо рук звенит медяшка.
Наследственность? Немецкий плен?

О мелкотемье злую фразу
Редактор как-то отпустил,
А сам бельё своё ни разу,
Поди, руками не месил.

Бесчувственный! Сухарь!! Отродье!!!
А у меня к бедняжке жалость, –
Тут виновато мелководье, –
Бельё-то  –  грязное осталось…

11.07.1987 г.

Виктор Коротаев

О С Е Н Н И Й     Г У Л

    Шумит  осинник по старинке,
Коровы хрумкают в логу.
Как опрокинутые кринки,
Темнеют копны на лугу.

Я примирён опять со всеми,
И снова еле дышит грудь,
И, может,  самое бы время
Прилечь под холмик
И уснуть.

Но позабудь себя, попробуй,
Когда послышится вдали
Тот угрожающий,
Недобрый,
Неукротимый гул земли.

Как будто там, в самой утробе,
Почуяв холод наконец,
Рычит в своей последней злобе
Июлем сваренный свинец…

О С Е Н Н И Й    Ш У М

Виктору Коротаеву

   Шумел  камыш, как в старой думке,
Коровы хрумкали в логу,
Как опрокинутые рюмки,
Стояли копны на лугу.

Я примирён опять со всеми,
И снова еле дышит грудь,
И может, самое бы время
Ещё полшкалика
Хлебнуть.

Но позабудь себя  –  попробуй,
Когда послышатся шаги
Жены,
И голосом недобрым
Она рычит мне: «Не моги!»

Как будто там, в утробном горне
Клокочет плавленый свинец.
…А у меня  от страха в горле
застрял солёный огурец…

13.07.1987 г.

Глеб Семёнов

*    *    *

    Край  отчий. Век трудный. Час лёгкий.
Я счастлив. Ты рядом. Нас двое.
Дай губы, дай мокрые щёки.
Будь вечно – женою, вдовою.

Старухой – когда-нибудь – вспомни:
так   было, как не было позже.
Друг милый. Луг нежный. Лес тёмный.
Звон дальний. Свет чудный. Мир божий.

*    *    *

    Ты  дед. Я старуха. Не спится.
Ты дрыхнешь. Ты пьян. Как обычно.
Как тихо. Боюсь шевелиться.
Вдруг вспомнилось… Помню отлично.

Ты юн. Я юна. Запах хвои.
Трава шелестит. Даль туманна.
Час ночи. Зов плоти. Нас двое.
Дрожь рук. Середина романа.

Так было. В ту ночь. И не позже.
Свет лунный. Ты близко. Крик галки.
Мы рядом. Мы вместе. О, боже!
Лес редкий. Три ёлки. Две палки.

19.07.1987 г.

Юрий Беликов

П Е Й З А Ж      С      Б А С К Е Т Б О Л О М

    Сосны – словно баскетболисты.
В тучах скрыты у сосен лица.
Лишь бегут, напряжённы и знойны,
длинные ноги, красные ноги!
Сосны делают перебежку
и друг другу бросают белку!
Брезжат шишки у них в размахе,
как соски сквозь зелёные майки.
Пас налево. Удар о землю.
Куролесящей каруселью
ходит рыжий мяч баскетбольный.
Ясень – тренер в команде хвойной.

*    *    *

    Сосны – словно эпилептички.
В волосах у них вошки-птички.
Так лохматы волос этих прядки,
словно был припадок на грядке.
И зелёны их постные личики,
и мохнаты их драные лифчики.
Только шишки торчат без утайки,
как соски сквозь зелёные майки.
Ноги красные и напряжённые.
Может, сосны к тому ж прокажённые?
Ветки-руки в сплошной коросте –
не лишай ли стригущий в росте?
А из ранок-царапин порой
вытекает смола, как гной…

А под соснами кустиком плотненьким
ясень смотрится – медработником.

20.07.1987 г.

Игорь Шкляревский

*     *     *

    Я  знаю  радость – не дойти до цели,
каких-то десять верст не дотянуть
до водопада, где стоят форели,
тяжёлые и скользкие, как ртуть.

Цвели луга, я корчился от боли.
И зной звенел, но тряс меня озноб…
Я пропадал, как лодка на проколе,
как  в городе осеннем – хлебороб!

О, водопады синей Калевалы,
желанных  встреч небесный холодок
и юности восторженные планы…
Владею всем, чего достичь не смог!

*     *     *

Чертополох  цветёт во рву.
И жадно пёс облезлый рыщет.
Одну из тысячи траву
свою спасительную ищет!

Мне повезло. В свой грустный план
меня больница не вписала.
Быть может, ночью в мой стакан
лесная бабочка упала..

*     *     *

Хорошо  на душе, не спокойно.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

*     *     *

   Как  хорошо, что мне сегодня плохо.
Душа болит и ноет. Благодать!
Болит живот, как будто от гороха.
Люблю, когда приходится страдать!

Вчера ходили с другом на рыбалку,
но, к счастью, не дошли ещё пока.
Зато – о радость! – я свалился в балку:
поломаны и рёбра и рука.

Цвели луга. Блаженствуя от боли,
в канаве вверх ногами я лежу.
Всё тело в яме, ноги – в чистом поле,
а по лицу ползёт навозный жук.

Мой друг назад – за медициной мчаться,
а я в ознобе… Счастлив – хоть кричи!
Приехали часов через пятнадцать
на  белой «скорой помощи» врачи:

– У вас тяжёлый случай. Но, клянёмся, –
в больнице нету мест. Лежите тут.
А послезавтра мы сюда вернёмся. –
И наложили мне на рёбра жгут.

Я знаю радость – не дойти до цели,
блаженный миг – лететь  в канаву вниз!
И вы понять, конечно же, сумели –
Шкляревский Игорь – просто мазохист!

24.07.1987 г.

Александр Кушнер

*    *    *

    Быть нелюбимым! Боже мой!
Какое счастье быть несчастным!
Идти под дождиком домой
С лицом потерянным и красным.

Какая мука, благодать
Сидеть с закушенной губою,
Раз десять на день умирать
И говорить с самим собою.

Какая жизнь – сходить с ума!
Как тень, по комнате шататься!
Какое счастье – ждать письма
По месяцам – и не дождаться.

Кто нам сказал, что мир у ног
Лежит в слезах, на всё согласен?
Он равнодушен и жесток.
Зато воистину прекрасен.

Что делать с горем мне моим?
Спи. С головой в ночи укройся.
Когда б я не был счастлив им,
Я б разлюбил тебя. Не бойся!

*     *     *

    Мне подвалило счастье вдруг –
Ах, невезенья ритм нарушен:
Забыл меня мой старый друг,
Он был и прежде равнодушен.
Хороший день – ушла жена,
И поломал под вечер ногу –
Занятно кость обнажена.
Минуты радости, ей богу!

Мученье… Сладостно пищу…А как приятны неудачи!
Зато я прямо трепещу
От вновь поставленной задачи:
Хотя б однажды, хоть бы раз
Изведать радость полным сердцем –
Засыпать свой открытый глаз
Мне хочется толчёным перцем.

Мне хочется, с ума сойдя,
Агонией своей упиться,
Забыть приятный шум дождя,
Опиться, или утопиться.
Хотел стихи свои издать –
И вот пришла беда: издали.
Зато – какая благодать:
Мне гонорару недодали!

09.07.2004 г.

Николай Асеев

*     *     *

    Не  за  силу , не за качество
золотых твоих волос
сердце враз однажды начисто
от других оторвалось.

Я тебя запомнил докрепка,
ту, что много лет назад
без упрёка и без окрика
загляделась мне в глаза.

Я люблю тебя, ту самую –
всё нежней и всё тесней, –
что назвавшись мне Оксаною,
шла ветрами по весне.

Ту, что шла со мной и мучилась,
шла и радовалась дням
в те года, как вьюга вьючила
груз снегов на плечи нам.

В том краю, где сизой заметью
песня с губ летит, скользя,
где нельзя любить без памяти
и запеть о том нельзя,

где весна, схватившись за ворот,
от тоски такой устав,
хочет в землю лечь у явора,
у ракитова куста.

Нет, не сила и не качество
молодых твоих волос, –
ты всему была заказчица,
что в строке отозвалось!

*     *     *

    Не  за  пышное  количество
золотых твоих волос
полюбил Твоё Величество
не на шутку, а всерьёз.

Я тебя запомнил докрепка –
как другие – не орала,
без упрёка и без окрика
ты за мною зашагала.

Не за крепость, не за качество
молодых твоих грудей
полюбил твои чудачества,
от тебя хочу детей.

А люблю за то, наверное,
что уже который год
щи с говядиной на первое,
на второе – антрекот.

Я стихи читаю шёпотом –
улыбаешься , кивая.
Тихо в доме… Хорошо-то как,
что жена – глухонемая.

28.07.1987 г.

Юнна Мориц

*     *     *

    То ли  плеск, то ли бульканье зяблика,
То ли вздох, то ли блик, то ли всхлип, –
То ли в облачной области яблока,
То ли в зарослях ветреных лип.

Это слышимо в полночь и в утренник,
На прохладе и в душной глуши.
Что за птица, какой целомудренник
Этот голос извлёк из души?

Возникает и в лодке, и в поезде.
Шла за хлебом – и слышала вслед,
И растратила молодость в поиске,
Обнищав на обратный билет.

А вчера – до новинок охотница –
Уверяла подружку одну,
Что душа моя вечно находится
У какого-то звука в плену.

*     *     *

    То  ли  плеск, то ли бульканье зяблика,
То ли скрип, то ли хруст сухаря,
То ли в зоне Адамова яблока,
В кадыке, без прикрас говоря,

То ли ниже – глухое урчание,
Всхлипы, шелесты, хрюканье, свист,
Скрежетанье, бурчанье, журчание,
То ли шейк, то ли брейк, то ли твист.

А недавно – последние новости –
Звуки явственны, только робки
Появились вдруг в облачной области
Нижней четверти толстой кишки.

Лишь вчера – до новинок охотница,
Поняла, наконец, что к чему:
Это стих из меня так и просится!
Я, пожалуй, касторки приму…

19.06.1987 г.

Булат Окуджава

Д А Л Ь Н Я Я     Д О Р О Г А

     Забудешь  первый праздник и позднюю утрату,
когда луны колёсико затренькает по тракту,
и силуэт совиный склонится с облучка,
и прямо в душу грянет простой романс сверчка.

Пускай глядит с порога красотка, увядая,
та гордая, та злая, слепая и святая…
Что – холод её ручек? Что – жар её перин?
Давай, брат, отрешимся.
Давай, брат, воспарим!

Жена, как говорится, найдёт себе другого,
какого-никакого, как ты недорогого.
А дальняя дорога дана тебе судьбой,
как матушкины слёзы, всегда она с тобой.

Покуда ночка длится, покуда бричка катит,
дороги этой дальней на нас обоих хватит.
Зачем ладонь с повинной ты на сердце кладёшь?
Чего не потеряешь – того, брат, не найдёшь.

От сосен свет целебный, от неба запах хлебный,
а от любови бледной сыночек будет бедный,
а дальняя дорога…
а дальняя дорога…
а дальняя дорога…

*     *     *

Та  дальняя  дорога, скажите, ради бога,
Чего нам ждать от трассы – свободы иль острога?
Не приведёт дорога к дням горестных утрат?
В конце концов, шоссе это, или Сибирский тракт?

А дальняя дорога уводит от порога…
В окно глядит красотка, немного кривонога,
На левый глаз слепая, а,  в общем, – ничего.
Давай-ка, брат, решимся.
Давай-ка, брат, того…

Жена, как говорится, найдёт себе другого –
Таких, как ты, брат, много, добра недорогого.
А дальняя дорога – она чем хороша?
Отъехал от порога – и – веселись душа!

Покуда длится ночка, покуда катит бричка,
Покуда светит свечка и не погасла спичка,
Гуляй, куда гуляешь, иди, куда идёшь!
Чего не потеряешь, того, брат, не найдёшь!

От неба запах хлебный, от бабы дух целебный,
А от жены законной сыночек будет бледный.
Давай-ка, брат, решайся – смотри, красотка ждёт.
А дальняя дорога…
А дальняя дорога…
А дальняя дорога…
А дальняя дорога…
А дальняя дорога…
А дальняя дорога…
А дальняя дорога…
А дальняя дорога…
А дальняя дорога…
А дальняя дорога…
Она, брат, не уйдёт!

25.06.87г.

Михаил Дудин

Х О Л О Д Н О Е     У Т Р О     Ц Х А Л Т У Б О

    На пиниях  иней,
как маска на скулах врача.
И очерк горы. И за нею в бездонности синей
Плывут облака, на холодном ветру клокоча.
И пар над провалом. И иней не  падает с пиний.
Согрей моё сердце и скорбные руки скорей.
Здесь колются звёзды и ночи безжалостно долги.
Согрей их приветом, далёким дыханьем согрей.
И сдунь, словно иней, со старого сердца иголки.
Не сердце, а кактус растёт, распускаясь в груди,
И давит на рёбра и гасит ночные светила.
Ты памятью в память скорее ко мне приходи,
Как в жизни и смерти спасеньем ко мне приходила.
Я жду тебя, слышишь! За горной гряды перевал
Летит моё слово, а ветер холодный нахрапист,
Его оборвал, и обвалом под камни – в провал.
Ни слова. Ни эха. Кончается ночи анапест.
Я жду тебя, слышишь! Гремит водопад, клокоча,
И тень от горы закрывает в тумане долину.
На пиниях иней, как маска на скулах врача.
Я выйду в ущелье. Я каменных гор не раздвину.
Я вслушаюсь в утро, как мальчик в плохие стихи.
Как в грубый подстрочник, который не ждёт перевода.
На пиниях иней. В Цхалтубо поют петухи,
И запахом хлеба спокойная дышит природа.

Ж А Р А    В    Ц О Л И К А У Р И

     На улице  душно,
Невольно приходит на ум
Сирокко в Марокко, жара африканских саванн,
Пустыня Сахара, песок раскалённый, самум,
И солнце слепое, как Вальтера Скотта роман.
Магнолии пыльны, завял от жары олеандр,
Скукожились пальмы, в муаровом мареве млея.
Воды! Газировки! Я высохший, как дромедар,
Бредущий неделю в расплавленных струях хорея.
В груди поселился морской раскоряченный ёж,
Иголки проникли в трахеи и там обломились,
Царапают ямбом трёхстопным, уже невтерпёж.
Язык пересох… Газировки мне!.. Сделайте милость!..
Жара плавником шевелит, как большой птеродактиль,
И зной иссушающее зол и зубасто нахрапист.
Горячий асфальт под ногами кусает, как дактиль,
А ветер чуть слышно шевелит волосьев анапест.
Ни слова, ни эха… Из рук выпадает перо.
Поэма жары утомляет, как бег марафонский.
Хочу я дождя, как в осенних картинах Коро.
Пещерной прохлады мне хочется новоафонской…
А в Цоликаури подохли с жары петухи,
И жерлом вулкана пугающе дышит природа.
Я вслушался в полдень, как мальчик в плохие стихи,
И вдруг их узнал – это я сочинял их полгода.
В них иней на пиниях, очерк горы, водопад,
И кактус в груди клокотал и кололся, как звёзды,
(Наверно, морские) и думалось мне невпопад,
Что памятью в память мою ты ворвалась, но поздно…
Я в Цоликаури нигде не нашёл газводы,
И нету Боржоми, а зной иссушает, мучитель.
А с этой проблемой, увы, далеко ль до беды?
Я пил «Мукузани» и нынче попал в вытрезвитель.

09.06.1987 г.

Римма Казакова

*      *     *

    Опять,  как на машине гоночной,
несусь за вами, чудеса,
и абрикосовою горечью
запахли майские леса.

Как водолазы, грубо вжатые
в скафандры жёсткие свои,
там набухают почки жадные
от воздуха и от любви.

Там розовенький и хорошенький
до одуренья ни к чему,
грибок взошёл на нитке-ноженьке,
и сладко дышится ему!

О вёсны, реки пограничные.
Летит опасная вода…
Поклон вам, листья земляничные
за то, что мыло – ерунда.

Поклон и муравью и ёжику,
и воробьям, орущим сбор,
и даже местному художнику
за непропущенный забор.

Я и сама, от вишен светлая,
на травке светлой и тугой
малюю что-то несусветное
незагорелою ногой.

*     *     *

    Я, молодая  и проворная,
хотела танцевать и петь.
Хотелось что-нибудь задорное
в своих стихах запечатлеть.

И вот приехала в деревню я…
Плетень, ограда, тын, забор,
моя калитка очень древняя –
о вас и будет разговор.

За вами – плотно в землю вжатый
деревьев тесный хоровод,
словно троллейбусный вожатый
в час пик, к тому же в гололёд.

Там пёсик приторно-хорошенький,
обнюхав сочетанье трав,
стоял на тонкой белой ноженьке,
другую к небу приподняв.

А вы, заборы пограничные
вокруг ухоженных дворов,
храните огороды личные
от посягательства коров.

Поклон вам, вымокшим под дождиком!
Привет!.. и дружеский укор
дурному местному художнику
за непропущенный забор.

На нём словечко на три буквы
он написал, мальцов кумир…
Вы что надулись, словно буки?
Не бойтесь, это слово – «МИР»

Я и сама люблю ногою,
ну, в крайнем случае, рукой
писать о чём-нибудь такое,
чтоб мир пронять тугой строкой.

Бордовым медленным голавлем
садится солнышко за бор.
Я вас люблю, ценю и славлю,
плетень, ограда, тын, забор!

И я пишу стихи заборные
в свой звёздно-предзакаьный час!
А вас, дворовые уборные,
прославлю в следующий раз…

09.06.1987 г.

Яков Козловский

СЛОВА

    Слова  умеют плакать и смеяться,
Приказывать, молить и заклинать.
Горячей кровью страстно обмываться
И равнодушно холодом дышать.

Добры они бывают и жестоки,
Таят пороки помыслов людских,
Негромко изрекают их пророки,
А торгаши выкрикивают их.

Со сцены королевский пересмешник
Ещё словами потрясает всех.
Их горько шепчет кающийся грешник
И сладко шепчет, кто впадает в грех.

Призывом стать, и отзывом, и зовом
Способно слово, изменяя лад.
И проклинают, и клянутся словом,
Напутствуют, и славят, и чернят.

И прежний смысл вдруг обернётся новым:
То «Лист опал», то «Глянь, какой опал!»
И тот велик, кто не мечом, а словом
Брал крепости и земли покорял.

С Л О В А

Якову  Козловскому

    Слова  умеют плакать и смеяться,
А напади на фразу слово «грипп» –
Они могли бы кашлять и сморкаться,
И бюллетенить, видимо, могли б.

Слова лапшой свисают с уст младенца,
Фонтаном из оратора струят…
В одних словах есть мягкость полотенца,
В других – и лёд, и мёд, и йод, и яд!

Чревовещатель держит их в желудке,
Козловский Яков – в книжке записной,
А старшина орёт их на побудке,
И пишет писарь, если волостной.

Словами сочиняют – фантазёры,
Словами бреют – злые языки,
Словами лечат – те ж гипнотизёры,
И даже пишут, иногда, стихи.

Печаль с тоской в единое сливают,
Как воробья пытаются поймать,
А при склерозе часто забывают,
Стихи же – продолжают сочинять.

Словами жгут сердца – но лишь глаголом,
И проклинают бремя неудач,
И матерятся, и клянутся… Словом,
У слова многопланов круг задач.

Значенья слов, увы, не перманентны:
То «лист опал», то «композитор Лист»,
То у него опал, опалесцентный,
То нотный лист листает пианист.

Слова порой кусают, словно блохи,
Порою жалят – в сто змеиных жал!

Козловского дела – не так уж плохи:
Ему Гамзатов пару слов сказал.

11.06.1987 г.

Евгений Винокуров

П И Р Ы

    На  то  указывал Гомеру
Нравоучительный Платон:
Кто перешёл однажды меру,
Тот будет вечно посрамлён!

В людские не вмещаясь сроки,
У них не чаша, а ушат!
Всё пьют Гомеровские боги,
Всё жрут, горланят и грешат.

Края одежд, пируя, мочат!
И, жертвенный вдыхая чад,
До неприличия хохочут,
Танцуют, тискают девчат…

Платон – он ужас чует края,
А складки мантии белы,
Глядит он, головой качая,
На бесконечные пиры…

*     *     *

     Платон  говаривал Гомеру:
«Уж не с сивухи ты ослеп?
Алкота чёртов, знал бы меру –
Тебя бы вылечил Асклеп…»

…А боги тоги в чашах мочат,
(У них не чаша, а ушат!),
То гомерически хохочут,
То платонически молчат,

То томно тискают наядок,
Дивяся прелести грудей,
То мудро падают в осадок…
Ну, в общем – всё  как у людей.

Платон уже молчит. Он стар –
Одной ногой на крае рая.
Он и не смотрит на нектар
И ест икру, не запивая.

16.06.1987 г.

Василий Казанцев

*     *     *

    До соседней  деревни не близко.
Чтобы вовремя к школе поспеть,
Вышли раньше. Искрится дорога.
Лес чернеется. Светит луна.

В зимнем поле безлюдно и голо.
Скрип шагов раздаётся, как гром.
В зимнем поле затишье и холод.
Мы по белой равнине идём.

Вот охапка зелёного сена –
Под раскатом упала с саней.
Вот блестит на дороге полено –
Кто-то с возом проехал по ней.

Мы бежим. Мы летим. Нас не много.
Предрассветная ночь холодна.
Лес чернеется. Блещет дорога.
В небе тонкая тает луна.

*   *   *

   В зимнем  поле чернелась дорога
И белел окружающий лес.
Вышли рано. Нас было так мало.
Не хотелось нам в класс опоздать.

Вот охапка зелёного сена –
Видно с возу недавно упал.
Вот блестит  в полумраке полено –
Кто-то в санках по ней проезжал.

В небе тонкая тает луна.
Я учусь во втором уже классе.
В огороде растёт бузина.
Дядя  в  Киеве трудится  в  кассе.

На тропе абсолютно безлюдно.
Нас немного. Мы в школу идём.
Тишина нас гнетёт беспробудно.
Скрип шагов раздаётся, как гром.

Так, со скрипом, я в школе учился.
На пятёрки? Наверное, нет!
Всё ровно из меня получился
Замечательный сельский поэт!

01.07.1987 г.

Николай Рубцов

НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ

   Рукой раздвинув тёмные кусты,
Я не нашёл и запаха малины,
Но я нашёл могильные кресты,
Когда ушёл в малинник за овины…

Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те –
Как существа уже иного мира.

И так в тумане омутной воды
Стояло тихо кладбище глухое,
Таким всё было смертным и святым,
Что до конца не будет мне покоя.

И эту грусть и святость прежних лет
Я так любил во мгле родного края,
Что я хотел упасть и умереть
И обнимать ромашки, умирая…

Пускай меня за тысячу земель
Уносит жизнь! Пускай меня проносит
По всей земле надежда и метель,
Какую кто-то больше не выносит!

Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный свято погребён
В такой же белой горестной рубашке…

1963

П Р Е Д    В Е Ч Н Ы М    П О К О Е М

    Рукой раздвинув тёмные кусты,
Свой путь земной пройдя до половины,
Увидел я, как голы и пусты
Кусты давно посаженной малины.

Ни ягодки, ни листика, увы,
И даже запаха малины нет в помине,
Лишь в недрах облысевшей головы
Осталась память. Память о малине.

Я буду долго помнить про неё
Под звон стаканов праздничного тона.
Покоем вечным пахнет забытьё
И перелив малинового звона.

Я сам почти на четверть Левитан,
Не он, так я бы сотворил такое.
Талант недаром был мне Богом дан
Для описанья вечного покоя.

Когда ж почую близость похорон,
Начну швырять пылающие спички:
Пускай летят они со всех сторон
В красивое лицо жены-жилички!

А завтра я, приняв изафенин,
Приду сюда. Пускай меня проносит,
Ведь эту тайну знаю я один:
Малинник очень удобренья просит…

15.07.2006 г.

Николай Старшинов

*     *     *

    Где  ты,  счастье моё большое?
Я топор куплю и пилу –
Стану плотником.
Всей душою
Потянусь к своему ремеслу.

Я досок настругаю к лету,
Чудо-лодочку смастерю
И отправлюсь по белу свету
В направлении на зарю.

В глушь ворвусь.
И начну отселе, –
Для того я и вышел в путь! –
Строить праздничные карусели,
Ладить санки и лыжи гнуть.

Я и впрямь на глухих дорожках
Возведу для своих дружков
Сто избушек на курьих ножках,
Тыщи праздничных теремков!

Не спастись ни тоске, ни грусти
От весёлого топора…
Разулыбится в захолустье
Лопоухая детвора.

Но ребят я не избалую,
Не изнежу, не распущу, –
Только силу их удалую
К свету солнечному обращу.

В тесных избах раздвину стены,
Потолки у них подниму,
И самих ребят непременно
Пристращу к ремеслу сему.

…Нет светлей моего удела.
Что за счастье мне принесло
Расторопное это дело,
Просто плотничье ремесло.

*     *     *

    Где  ты , счастье моё большое?
Две тетради с получки купил,
Пару ручек, перо простое,
И большой пузырёк чернил.

Я куплет настрогаю к лету,
Повезёт – смастерю  рубаю,
Дань отдам эпиграмме, сонету, –
А то что я? Пилю да рублю…

Надоело, как Пётр Первый
Колотить, подгонять, смолить.
Я ведь плотник, но я не первый,
Кто профессию хочет сменить.

Не спастись ни тоске, ни грусти
От огня моего пера.
Разулыбится в захолустье
Лопоухая детвора.

Но детей я не избалую,
Не изнежу, не распущу –
Пристращу их, и про Вторую
Мировую войну напишу.

На простенке избы-читальни
Закрасуется мой портрет
В чьей-то рамке кривой, овальной, –
Больше в хуторе плотников нет.

Нет светлей моего удела –
Что мне плотничанье принесло?
Распрекрасное это дело –
Поэтическое ремесло!

26.06.1987 г.

Павел Сергеев

*     *     *

    Душа  коровы не крылата,
Но и, пожалуй, не низка…
Что от коровы людям надо?
Как можно больше молока.
И мяса. Не интересует
В корове больше ничего, –
Ведь человек всегда рисует
Подобье взгляда своего.
А, может, эта вот корова,
Нагруженная молоком,
Совсем не так уж бестолкова
И тоже смыслит кое в чём?
И если вникнуть в жизнь коровы,
То станет стыдно за людей,
Которые служить готовы
Лишь ради выгоды своей.

*     *     *

    Душа  коровы высока.
Она, пожалуй, и крылата –
Ведь сколько за год молока
Даёт, не требуя зарплаты!
И разве не интересует
Вас внутренний коровий мир?
Ведь, может быть, она рисует,
Читает вслух «Войну и мир»…
А может эта вот корова,
Нагруженная молоком,
Предпочитает  В.Серова,
Хоть и Коровин ей знаком.
Серов недаром в виде Ио
Её не раз изображал –
Сам Зевс в объятиях игриво
Её однажды подержал.
А разве так уж бестолково
Она отчаянно мычит,
Когда поёт А.Пугачёва.
Когда Кобзон поёт – молчит.
И, если вникнуть в жизнь коровы,
То станет стыдно за людей:
Мычать-то все у нас здоровы,
Стихи писать – куда трудней.

24.06.1987 г.

Александр Кухно

*     *     *

   Снегирь!  Ловлю тебя на слове,
ты зарифмован, как стихи,
февральской стужей на изломе
с ветрами майскими, снегирь!

Зачем  на ветке конопляной,
перечеркнувшей снежный холм,
раскачиваешься, как пьяный,
чужим растроганный стихом?

*     *     *

   «О,  коростель!  Тебя на слове
Кухно в болоте изловил,
Но не жаркое изготовил, –
Стихотворенье сочинил.

У Саши не было корысти,
Ты, коростель, его прости,
Что он держал тебя в корыте,
И рифмовал тобою стих.

Он рифмовал тебя с метелью,
С пастелью нежно рифмовал,
А после, срифмовав с постелью,
Улёгся спать на сеновал.

Хоть рифмы были скорострельны, –
Ты не в коросте, коростель.
Ведь даже люди скороспельны
В эпоху бурных скоростей!

Но что-то очень похудел ты –
Отстали перья от костей,
Твои коростелята желты.
Так что случилось, коростель?

Быть может вы давно не ели?» –
Он еле слышно отвечал:
«Мы без лягушек две недели.
Их всех Кухно зарифмовал»…

16.06.1987 г.

Вадим Шефнер

В С Т Р Е Ч А

    Говорят,  что плохая примета –
Самого себя видеть во сне.
Прошлой ночью за час до рассвета
На дороге я встретился мне

Был загадочен и непонятен
Деловитый и строгий старик.
На вопрос мой: «Куда ты, приятель?»
Промолчал одинокий двойник.

Он шагал к рубежу небосвода,
Где осенняя гасла звезда,
И жалел я того пешехода,
Как никто не жалел никогда.

*     *     *

    Прошлой  ночью за час до просыпу
На дороге я встретился мне.
Был я в возрасте лёгкого скрипу
В пояснице, суставах, спине.

Мне понравился мой внешний облик,
Деловой и загадочный лик –
Я меня за плечо нежно обнял:
«Ну, пойдём шендарахнем, старик!»

Мне ответил я твёрдо и строго:
«Я давно завязал… навсегда!»
И жалел я меня, молодого,
Как никто не жалел никогда.

02.07.1987 г.

Владимир Бейлькин

*     *     *

    Когда  железка и магнит
В объятья бросились друг другу,
Я встрепенулся как с испугу:
Какая их связала нить?

И оглянулся я невольно
На мир у замерших дверей,
Хотя я знал, что это волны
Никем не видимых полей…

Листва мерцала, точно сито,
Но почему-то снова в дом
Меня тянуло как магнитом,
К девчонке в платьице простом!

Я до сих пор её не понял!
Но всё мне кажется: не зря
Мы целовались с нею в поле,
В магнитном поле пустыря!

*     *     *

    Попал  я в сферу притяженья
Твоих невидимых полей –
И началось моё движенье
К тебе, чем ближе, тем быстрей.

Я сравнивал себя с магнитом,
Тебя с железкой, но – шалишь! –
Таким сравненьем неизбитым,
Увы, всего не объяснишь.

Всё возрастает ускоренье,
Остановились времена…
Центростремительным движеньем
Уже вселенная полна!

И, вдруг, я понял что за сила
Меня к тебе влекла! Ура!
Я понял, что меня манило!
Наверно, чёрная дыра…

02.07.1987 г.

Владимир Бейлькин

*     *     *

    Не  привыкну  к тому, что живу,
Как весной, когда сходят созвездья
С высоты на резную листву,
Сад становится белым медведем.

Не привыкну к тому, как Трезор
Отзывается лаем на имя,
Как влекущий меня горизонт
От меня ускользает налимом.

Не привыкну к тому, как в жару
В ледяную прохладу прыгну…
Не привыкну к тому, что живу,
Как к тому, что умру, – не привыкну!

*     *     *

    Не привыкну  к тому, что весной
Сад становится белым медведем,
Что на дачу мы едем с женой,
А с сотрудницей снова не едем.

Не привыкну к тому, что Полкан
Каждый раз отвратительно лает,
И, нагнувшись к земле, как баран,
Меня за руку больно кусает.

Не привыкну, что  жинка моя,
Когда  в полночь домой возвращуся,
Превращается из воробья
В разъярённо шипящего гуся.

Не привыкну к тому, что в жару
Нет в киоске холодного пива.
Не привыкну к тому, что умру.
А что жив до сих пор – эко диво!

02.07.1987 г.

Александр Решетов

*     *     *

    Мне  теперь не так уж много надо.
Собирать не собираюсь дань.
Я теперь встречаю как награду
Перелесочную глухомань.

Вот звезда, что первой засветилась,
Вот осинник шепчет в полутьму…
Это предки благодать и милость
Дарят мне – потомку своему.

*     *     *

    Уж  не  жду  от жизни ничего я,
Всё пройдёт, как с белых яблонь дым.
Я б хотел свободы и покоя.
Я не буду больше молодым.

Мы теперь уходим понемногу,
И звезда с звездою говорит,
Может быть, и скоро мне в дорогу –
Сквозь туман кремнистый путь блестит.

Жизнь моя, быть может ты приснилась?
Что случилось? Толком не пойму!..

Это предки благодать и милость
Дарят мне – потомку своему.

03.07.1987 г.

Арсений  Тарковский

*     *     *

    Ничего  на свете нет,
Что мне стало бы родней,
Чем летучий детский бред
Нищей памяти моей.

И опять звенит в ушах,
Мир гремит, но мне слышней
Слабый шелест, лёгкий шаг,
Голос тишины моей.

Я входил в стеклянный дом
С белой бабочкой в руке,
Говорил я на чужом,
Непонятном языке.

Бабочка лежит в снегу,
Память бедную томит, –
Вспомнить слова не могу,
Только звон в ушах стоит.

1933

*     *     *

    Бабочка  здесь не при чём,
И не надо горьких слёз –
Это слово ни о чём
Называется «склероз».

24.07.1987 г.

Арсений  Тарковский

*     *     *

    Я  руки  свои отморозил
На холоде зимнем твоём.
Я душу свою молодую
Убил непосильным трудом.

В натопленной комнате больно
Распухшим и грубым рукам, –
А всё ещё веришь невольно
Томительным, глупым стихам.

Во сне мне явился ребёнок,
Обиженный мальчик пришёл,
Игрушка из детских ручонок
Упала на крашеный пол.

1937

*     *     *

    Как  видно, и детскую ручку
Суровый мороз прихватил.
Я поднял с трудом авторучку
Со слитком застывших чернил.

Я вытер игрушку о скатерть
И подал её малышу.
«Не надо, – сказал он, – оставьте,
Я глупых стихов не пишу».

24.07.1987 г.

Валерий Брюсов

М Ы Ш И

    В нашем доме мыши поселились
И живут, и живут!
К нам привыкли, ходят, расхрабрились,
Видны там и тут.

То клубком  катаются пред нами,
То сидят, глядят:
Возятся безжалостно ночами,
По углам пищат.

Утром выйдешь в зал, – свечу объели,
Масло в кладовой,
Что поменьше утащили в щели…
Караул! разбой!

Свалят банку, след оставят в тесте,
Их проказ не счесть…
Но так мило знать, что с нами вместе
Жизнь другая есть.

8 января 1899

М Ы Ш И

    В нашем доме поселились мыши.
Сколько их? Не счесть!
И в подполье, и в шкафу, и выше –
Все желают есть.

Съели всё, что можно и часами
Умывают мех.
То клубком  катаются пред нами –
Просто свальный грех!

То в глаза уставятся моргая,
И едят свечу.
Лишь одна воскликнула, рыгая:
– Калачу хочу!

Всё вокруг обкакано, разбито –
Выручайте нас!
Из посуды цело лишь корыто,
Таз и унитаз.

Съели две из трёх хороших книжек,
Сочинённых мной,
Но какое счастье, что средь мышек
Ни одной чумной!

Ведь съестное всё уже сожрали –
Нету ни шиша.
Я себе вчера на завтрак жарил
Дохлого мыша.

28.09.2003 г.

Джубан Мулдагалиев

*     *     *

    Без  мыслей о поэзии, о боге
Спешило детство, таяло вдали.
С приятелем мы как-то по дороге
В церквушку православную зашли.

Церквушка миром необыкновенным,
Просторным домом показалась мне.
На потолке, и в нишах, и на стенах
Картины проступали в тишине.

Прямые взгляды прожигали душу,
Мальца  в грехах неведомых виня.
Приятель спохватился и наружу
Извлёк поспешно за руку меня.

Промчался год. Я удивился, право,
Не в церкви – в школе увидав портрет…
А бог был молод, волосы курчавы,
В глазах живых – задумчивости свет.

– Он русский бог?
Я смело вопрошая,
Пытался разобраться что к чему.
Учитель стал серьёзным:
– Что ж, пожалуй!
Хоть сами боги не чета ему!

Проходит время. Не прельщённый раем,
Я не хожу ни в церковь, ни в мечеть.
Икон старинных мы не собираем,
Казахам трудно в этом преуспеть!

Что мне Коран, что библия,
От жженья
Моей души они не исцелят.
Я поклоняюсь богу вдохновенья,
Увиденному сорок лет назад.

Он шествует по солнечным дорогам,
Аулы, степь, поэзию любя.
Прости, о Пушкин,
За сравненье с богом –
Но с чем ещё я мог сравнить тебя?!

Перевёл с казахского Вл. Савельев

*     *     *

     Джубан  Мулдагалиев, вы не правы,
Что с богом Пушкина сравнить решили вы.
Ведь бог творил, увы, не ради славы,
Не ради светской, суетной молвы.

Для бога Пушкин, право, слишком чёрен,
Кудряв, любвеобилен, нагловат,
На эпиграмму пошлую проворен,
А на расправу малость трусоват,

Самолюбив, порою даже слишком,
Заносчив, ядовит, упрям, как бык.
Его, конечно, не обидел бог умишком,
И без костей вложил в него язык.

Он жёг сердца глаголом, это верно,
Свободу воспевал и был тем очень горд,
Но, если с кем сравнить его, наверно,
А.Пушкин – это тот же самый чёрт!

29.06.1987 г.

Эдуард Холодный

*     *     *

     Крыши заметены
Высохшею листвой
Полдни затемнены
Тучею над головой.
Но, приглушая стон,
В тусклом земном огне
Вновь с четырёх сторон
Ты
………всё идёшь
……………………..ко мне..!

*     *     *

    Страстно тебя любя,
Обезумев от страсти,
Я разорвал тебя
Враз на четыре части.

Две убежали прочь,
Будут мне сниться,
Двух я держал всю ночь.
Утром – милиция.

И с четырёх сторон:
Спереди сзади ты,
Шла, приглушая стон,
а по бокам – менты…

25.07.2004 г.

Эдуард  Холодный

*     *     *

    …И может  статься: Пушкина не станет,
Метели не одну свечу задуют,
И ветры будут рвать литые кроны,
А молнии терзать стволы дубов…
И пусть никто не думает, что это –
Игра воображения, и только:
Уже сегодня угасают свечи
И по лесам разбросаны стволы…

Эдуард Холодный + Владимир Ланг

*    *    *

   …И  может  статься: Пушкина не станет,
Волчица выть всю ночь не перестанет,
Метели не одну свечу задуют,
И лешие тропинки заколдуют,
И ветры будут рвать литые кроны,
И каркать на пожарищах вороны,
А молнии терзать стволы дубов…
Мы помним это, и сюжет не нов.
И пусть никто не думает что это –
Досужая фантазия поэта,
Игра воображения и только,
Горячечные бредни алкоголика:
Уже сегодня угасают свечи,
И замолкают праздничные речи,
И по лесам разбросаны стволы…
Мы помним это. Помните ли вы?

21.06.2004 г.

Владимир  Ланг

*    *    *

    Крики  дикие кряквы дохнущей
Раскроили на части тишь.
Капли крови, под солнцем сохнущей,
Обагрили густой камыш.

У охотника сердце колотится,
Состраданьем искривлен рот.
Человек на уток охотится.
Хорошо, что не наоборот.

И упала она, изранена,
На излёте прервав полёт.
Жаль, конечно, что не баранина,
Но на ужин…
… – ничтяк, сойдёт!

Я на этом поставил точку,
И пути обратного нет.
Интересно, а как эту строчку
Завершил бы другой поэт?

Елена  Гуро

(Но на ужин…)
…Утя
Уточка-утёночка,
Селезёночка моя, сизелёночка
Пузичко твоё дробинками нашпиговано
Пуся…

Владимир  Набоков

(Но на ужин…)
…Вздохнул. Потянулся.
Закурил. Помолчал. Затянулся
И отрезал: «Иван! На лёд!»

Белла  Ахмадулина

(Но на ужин…)
– Убил!  Урод!

Александр  Пушкин

(Но на ужин…)
…Дрянь чирок, но с бордо – пойдёт!
Я разбужен!

Николай  Клюев

(Но на ужин…)
…Эстет лохматый!
Ты пошто грабанул чирка-то?
Это я его грохнул! Вот!

Марина  Цветаева

(Но на ужин…)
…Он нужен! – Нужен? –
Неужели он так простужен? – Не идёт! –
А ещё он с Ахматовой дружен…
А на ужин у нас компот!

Николай  Рубцов

(Но на ужин…)
…А с пивом? – Идёт!
Правда, лодка совсем сгниёт…
У меня, вот, ещё таранина
И огурчик – сосед продаёт!

Зинаида  Гиппиус

(Но на ужин…)
…О, Боже! Боже!
Но за что же её, за что же?
О, какой немыслимый год!
Под стволы подвернулась, небрежная,
Несказанная, юная, нежная,
Посолить, поперчить – и в рот!

Сергей  Есенин

(Но на ужин…)
…Который год
Вспоминаю я удаль вольную,
Ширь привольную, песнь застольную
Нашу свадьбу небезалкогольную…
Но, позвольте, а кто не пьёт?

Иван  Бунин

(Но на ужин…)
…приду в чёрном фраке:
Будут  Божьи очи во мраке
За едой наблюдать с высот!

Алексей  Толстой

(Но на ужин…)
…Здесь что? Ну вот!
Ну, какой же вы дрянью питаетесь,
И меня отравить пытаетесь.
Ну, купили б, хотя бы, шпрот!

Николай  Заболоцкий

(Но на ужин…)
.…пришёл народ.
За рекою звезда потухла…
– Ну, давайте, пока не протухло,
Это всё же паштет, не помёт!

Владимир  Жириновский

(Но на ужин…)
…Пускай не врёт!
Никакой этот Ланг не охотник.
Он не вышел вчера на субботник!
От таких только пук и стук –
Однозначно, таких – на тук!

21 04.2004 г.

И.С.Никитин

*     *     *

     Подула  непогодушка с родной моей сторонушки, –
Пришла от милой грамотка,
слезами вся облитая;
Назад она прислала мне кольцо моё заветное.
Сгубили ненаглядную, сгубили –
замуж выдали!
Лежит она в чужом дому,
в постели жесткой при смерти,
Кладет вину и жалобу на мужа
да на мачеху…
Гори огнем, добро мое! прощай,
родная матушка!
Не долго быть мне молодцу твоей
подпорой крепкою.
Уж что за день без солнышка,
а жизнь без друга милого!

< Октябрь 1854>

С Т И Х О Т В О Р Е Н И Е   XIX  В.

    Подула  непогодушка с родной моей сторонушки, –
Пришла от милой грамотка,
вся мокрая от слёзушки;
Назад прислала милушка
заветное колечечко.
Сгубили ненаглядную,
сгубили – замуж выдали!
Лежит в чужом домишечке,
в постелишке, при смертишке,
Кладёт на муженька вину
и жалобку на мачешку.
Гори, моё доброшечко!
прощай, родная матушка!
Недолго был я, молодец,
тебе твоей подпорушкой.
Что за денёк без солнышка,
что без дружочка жизнюшка?!

С Т И Х О Т В О Р Е Н И Е   XX  В.

Подула  непогода с родимой стороны.
Пришло письмо внезапно от будущей жены.
В письме, от слёз намокшем,
кольцо и краткий текст:
«Насильно замуж выдана
вдали от милых мест,
Лежу в чужой постели, вот-вот отдам концы,
А новый муж и мачеха – такие подлецы…»
Недолго мне без милой
свою мать подпирать:
Спалю своё добро я и буду помирать!

С Т И Х О Т В О Р Е Н И Е   XXI  В.

Переменился  ветер на северный Норд-Ост,
А мне в письме невестином, обсопленном от слёз,
Вернувшись возвратилось инвертной ревертазой
Коль цоколь, цоколь, цо? кольцо! с постскрипнувшею фразой:
«Сгубили, били, били, и по губам, я баю –
И мачеха, и новый муж и вот – я погибаю
Невестой неневестной, весталкой, Вестой, веткой,
Надломленной, изломленной, избитою невесткой».
Я весточкой невестиной, повеса, огорчённый,
Поджог своё имущество и новоиспечённый
Роман в шести частях с прологом, эпилогом…
– Маман! Я весь зачах, я ухожу!
– Ну, с Богом!
– А ты кольцо, кольцо, кольцо, коль цоколь уцелел,
Продай крутым домишко, скажи Иван велел.
Сама же в богадельню, коль подопрёт, ступай.
С меня ж подпорка слабая – без бабы я. Ба-бай!

10.03.2003 г.

Борис Пастернак

О П Р Е Д Е Л Е Н И Е      П О Э З И И

    Это – круто налившийся свист,
Это – щелканье сдавленных льдинок,
Это – ночь, леденящая лист,
Это – двух соловьев поединок.

Это – сладкий заглохший горох,
Это – слезы вселенной в лопатках,
Это – с пультов и флейт – Фигаро
Низвергается градом на грядку.

Все, что ночи так важно сыскать
На глубоких купаленных доньях,
И звезду донести до садка
На трепещущих мокрых ладонях.

Площе досок в воде – духота.
Небосвод завалился ольхою,
Этим звездам к лицу б хохотать,
Ан вселенная – место глухое.

Е Щ Ё      О Д Н О      О П Р Е Д Е Л Е Н И Е

    Это – дар скуповатых богов,
Это – с рифмою ритм поцелуя,
Это – рог для лишённых рогов,
То, чем живы поэты, рифмуя.

Это – шорох сухих камышин,
Это – грозы, морозы, берёзы,
Это – с розой хрустальный кувшин,
Плотный сгусток рифмованной прозы.

Это – нервов и слова моток,
Это – волны! Не струечки в душе.
Это – рифмы бурлящий поток,
Гипнотически льющийся в души.

Это – Фигаро пультов и флейт,
Это – средство от скуки и стрессов,
Это – пошлости твёрдое «нет!»
И «бум-бумам» крутых мерседесов.

Это – плоской доски духота,
Это – сладкое слово свободных,
Это – местной тоски глухота,
И ольха у руин небосводных.

Это – хитрое звезд «хи-хи-хи!»
Это – сладость заглохших горошин,
Это – часто плохие стихи,
Но и радость от редких хороших!

Это – Пушкин, Есенин и Блок,
Это – воз щуки, лебедя, рака,
Это – «Осень», «Цветок», «Хуторок»
И подземная часть Пастернака!

21. 05.2004 г.

Лев  Мей

*     *     *

    О ты, чье  имя мрет на трепетных устах,
Чьи электрически-ореховые косы
Трещат и искрятся, скользя в руках впотьмах,
Ты, душечка, ответь мне на вопросы:

Не на вопросы, нет, а только на вопрос:
Скажи мне, отчего у сердца моего
Я сердце услыхал, не слыша своего?

Конец 1840-х или начало 1850-х годов

О Т В Е Т

– От  электричества был шок, потом невроз…

28.05.2004 г.

Зинаида  Гиппиус

  …О следующем  стихотворении Сологуба помню только, что было оно написано мастерски, в удивительном ритме. А  кто знает здесь  его строки, такие загадочные  и таинственные, что даже духовные цензора   (в журнале «Новый путь») долго сомневались, пропускать ли их:

    Водой спокойной отражены,
Они бесстрастно обнажены
При свете тихом ночной луны.
Два отрока, две девы творят ночной обряд…

Эти стихи были специально выучены мною наизусть – чтобы дразнить В.В.Розанова. Он от них в ярость приходил.

    Стопами белых ног едва колеблют струи
И волны, зыбляся у ног, звучат, как поцелуи…

– Ерунда, чепуха! – сердился Розанов, – какие это поцелуи?

     Огонь, пылавший в теле, томительно погас,
В торжественном пределе настал последний час…

– Да  вы  скажите, сколько их,  сколько их?  Двое  или  четверо? «Отражения  в  воде видны»…значит, двое?

      Стопами белых ног, омытыми от пыли
Таинственный порог они переступили…

Этот  «порог»  и  «предел» приводили  Розанова  в особый  раж. Непременно  желал Знать, что это такое. Однако… Сологуба спросить не решался. …

*    *    *

    Стопами  белых… Стоп!
Не о ногах здесь речь.
Стихи здесь льются, чтоб
Лишь нравственность сберечь.

Стопами строф, не ног,
Сказать хочу я
О том, какой порог
Я здесь почуял.

Порог, а не порок
В торжественном пределе.
Речной, речной порог.
А девушки – при теле!

Пока тут не дошло
До истинного дела?
Подпёрло? Подошло?
До самого предела?

Тогда охолонитесь
Водицею студёной –
Воды гигиеничность
Знал сам Семён Будённый!

Полезность струй речных
Холодных и проточных!
Ты понял, что мой стих
О девах непорочных,

Чья плоть, как и душа
Невинна и чиста
Средь волн и камыша
У старого моста?

Послушай сам о чём
Там шепчут тихо губки –
Узнаешь, что почём.
Так вы о чём, голубки?

«А мы о том, что мы –
Сама сплошная нега:
Изящны и стройны,
И грудь белее снега.

Стопами белых ног
Мы глади волн целуем,
Сплетаем мы венок
Речным прохладным струям,

Тем, что лобзают нас
В интимном месте,
И не лишают враз
Ни нежности, ни чести.

Не то, что мужики –
То брань, то пьянки.
Вы – грубы и дики!
Мы любим – лес, Бианки…»

28.05.2004 г.

 Зинаида Гиппиус

ТЩЕТА

    Я шёл по стылому, седому льду,
Мой каждый шаг – ожоги и порезы.
Искал тебя – и знал, что не найду,
Как синтез не найду без антитезы.

Смотрело маленькое солнце зло
(Для солнца нет ни бывших, ни грядущих) –
На хрупкое и скользкое стекло,
На лица синие малоимущих.

Когда-нибудь и ты меня искать
Пойдёшь по той же режущей дороге,
И то же солнце будет озарять
Твою тщету и раненые ноги.

Март, 19 г., СПБ

Т Щ Е Т А

    Я шёл по острым льдам и – Боже ж мий! –
Мой каждый шаг – ожоги и порезы,
И, в результате острых анемий,
Я спутал тезисы и катахрезы.

Но, я дошёл, и так себе решил:
Я атеист без всякой антитезы!
Анализ сделал, синтез совершил,
И Господа лишил последней тезы!

И тщетно будет от меня Он ждать
Смиренья, послушанья и аскезы,
И солнцем жечь и стужею щипать,
И резать острым льдом мои протезы!

19.04.2004 г.

Николай  Гумилёв

    Тебе бродить по солнечным лугам,
Зеленых трав, смеясь, раздвинуть стены!
Так любят льнуть серебряные пены
К твоим нагим и маленьким ногам!

Весной в лесах звучит веселый гам,
Все чувствуют дыханья перемены;
Больны луной, проносятся гиены,
И пляски змей странны по вечерам.

Как белая восторженная птица,
В груди огонь желанья распаля,
Проходишь ты, и мысль твоя томится;

Ты ждешь любви, как влаги ждут поля;
Ты ждешь греха, как воли кобылица;
Ты страсти ждешь, как осени земля!

      Весной   1909 г.   Н. Гумилёв   отослал   свой   сонет   Е.  Дмитриевой,   которая написала ответ и оба сонета отослала М Волошину, который дал третье произведение. Задача писавших была: использовать те же рифмы, стараясь избегать в каждой строфе одинаковых слов.
       По воспоминаниям участников «Цеха поэтов» и многочисленных литературных студий, возглавляемых Николаем Гумилёвым, они  часто, после  разборов  отдельных произведений и взаимной критики, играли  в литературные игры. Одна  из этих  игр – написать стихотворение заданной формы на заданные рифмы. Одно из первых такого рода состязаний у Н.Гумилёва связано с именами Е.Дмитриевой и   М. Волошина.

Елизавета  Дмитриева

О Т В Е Т     Н А     С О Н Е Т      Н  .  Г У М И Л Ё В А

     Закрыли  путь к некошеным лугам
Темничные, незыблемые стены;
Не видеть мне морских опалов пены;
Не мять полей моим больным ногам,

За окнами не слышать птичий гам,
Как мелкий дождь все дни без перемены,
Моя душа израненной гиены
Тоскует по нездешним вечерам.

По вечерам, когда поет Жар-птица
Сиянием весь воздух распаля,
Когда душа от счастия томится,

Когда во мгле сквозь темные поля,
Как дикая степная кобылица,
От радости вздыхает вся земля…

Максимилиан  Волошин

С Е Х М Е Т¹

    Влачился  день по выжженным лугам.
Струился зной. Хребтов синели стены.
Шли облака, взметая клочья пены
На горный кряж. (Доступный чьим ногам?)

Чей голос с гор звенел сквозь знойный гам
Цикад и ос? Кто мыслил перемены?
Кто с узкой грудью, с профилем гиены
Лик обращал навстречу вечерам?

Теперь на дол ночная пала птица,
Край запада лудою² распаля.
И персть³ путей блуждает и томится…

Чу! В теплой мгле (померкнули поля…)
Далеко ржет и долго кобылица.
И трепетом ответствует земля.

1909

……………………………………………………………………………….

¹Сехмет – в египетской мифологии богиня войны и палящего солнца;
изображалась в виде женщины с головой львицы.

²Луда (арх.) – ослепительный блеск.

³Персть – пыль, прах.

Б У Р И М Е     В     С Т И Л Е      «Ц Е Х А      П О Э Т О В»

   Георгий  бродит ночью по лугам –
Его не удержали дома стены.
Он мыслью там, где клочья белой пены
Ромашек беззаботно льнут к ногам.

Горит звезда. Смолкает птичий гам,
И на душе возможны перемены.
Ютятся в ней ещё обид гиены,
И странно бродят в ней по вечерам.

Взовьётся ввысь трепещущая птица,
Азарт охотничий невольно распаля,
Но нет с собой ружья, и дух томится.

Оделись сумраком притихшие поля.
В конюшне спит гнедая кобылица.
Уснёт и он. Усни и ты, земля!

29.04.2004 г.

Владимир  Соловьёв

В      А Л Ь П А Х

    Мыслей  без речи и чувств без названия
Радостно-мощный прибой.
Зыбкую насыпь надежд и желания
Смыло волной голубой.

Синие горы кругом надвигаются,
Синее море вдали.
Крылья души над землей поднимаются,
Но не покинут земли.

В берег надежды и в берег желания
Плещет жемчужной волной
Мыслей без речи и чувств без названия
Радостно-мощный прибой.

Август 1886

В     Т И Х О М      О КЕ А Н Е

    Чувства  немые и мысли инкогнито
Тихо средь круч мы вершим.
Кредо надежд изувечено, погнуто,
Как азиатский кувшин.

Горные пики кругом возвышаются –
Скалы, ущелья, тырса.
Люди спокойно на лыжах катаются,
В общем, творят чудеса.

Сыпятся сели, лавины и оползни
Сверху, как водится, вниз.
Только клесты, попугаи и поползни
Вверх по стволам понеслись.

Горные кручи отвесно изогнуты
Над пенепленом долин.
Чувства немые и мысли инкогнито
Круче кручёных вершин!

01.06.2004 г.

Арсений  Тарковский

В Т О Р А Я      О Д А

   Подложи  мне под голову руку
И восставь меня, как до зари
Подымала на счастье и муку,
И опять к высоте привари,

Чтобы пламя твое ледяное
Синей солью стекало со лба,
И внизу, как с горы, предо мною
Шевелились леса и хлеба,

Чтобы кровь из-под стоп, как с предгорий
Жарким деревом вниз головой,
Каждой веткой ударилась в море
И несла корабли по кривой,

Чтобы вызов твой первый – сначала
Прозвучал и в горах не затих…
Ты в созвездья других превращала,
Я и сам из преданий твоих.

1967

*     *     *

   «Подложи  мне под голову руку
И восставь меня, как до зари
Подымала на счастье и муку,
И обратно опять водвори,

Чтоб не слышать, как мокрый я ною
В ледяной простыне, никогда,
Чтобы вниз, как с горы, подо мною
Заструилась дурная вода.

Чтоб она, как весною с предгорий
Понеслась, полилась по кривой,
Горной речкой, несущейся в море, –
Не держи меня вниз головой!»

Чтобы вызов твой в первом куплете
Прозвучал и в горах не затих,
Ты прости, ведь давно мы не дети,
Но ты сам написал акростих!

27.03.2004 г.

Осип  Мандельштам

*     *    *

   Как  тень внезапных облаков,
Морская гостья налетела
И, проскользнув, прошелестела,
Смущенных мимо берегов.

Огромный парус строго реет;
Смертельно-бледная волна
Отпрянула, – и вновь она
Коснуться берега не смеет.

И лодка, волнами шурша,
Как листьями…

1910

З А В Е Р Ш Е Н И Е

                        …, проходит мимо,
Без устали, неутомимо
Качая струны камыша.

От этой красоты немея,
Поэта чуткая душа
Замрёт, застынет не дыша,
Каламом шевельнуть не смея.

Уж скоро век, как ветер стих…
А мы, потомки, что – не сложим
Двух слов? Неужто не поможем
Поэту завершить свой стих?

31.03.2004 г.

 Валерий Брюсов

*      *     *

.                                                                                 Умер великий Пан.

    Она  в густой траве запряталась ничком,
Еще полна любви, уже полна стыдом.
Ей слышен трубный звук: то император пленный
Выносит варварам регалии Равенны;
Ей слышен чей-то стон, – как будто плачет лес,
То голоса ли нимф, то голос ли небес,
Но внемлют вместе с ней безмолвные поляны:
Богиня умерла, нет более Дианы!

3 октября 1894

*      *      *

Богиня умерла, нет более Дианы!

Валерий Брюсов

     Она  в густой траве запряталась ничком
И, натянувши лук, следит за Актеоном,
Который лишь вчера увидел нагишом
Её прекрасный торс и любовался лоном.

Пройдёт немного дней и бедный Актеон
Поплатится за это лицезренье:
Чтоб псом своим растерзанным быть, он
Дианой будет превращён в оленя.

А в этот грозный миг, от гнева трепеща,
Послала в цель стрелу коварная Диана,
Но трепет помешал, и стрелочка, свища,
Попала мимо цели. Видно, в Пана…

И тотчас умер Пан. С богами не шути,
С богинями коварными – тем паче.
И в тот же миг весь мир взволнованно притих,
Чтоб через миг взорваться в громком плаче.

Текут потоки слёз с заплаканных небес,
Рыдают кущи рощ, в слезах росы поляна,
Не только пастухи и овцы – плачет лес:
– Осиротели мы. Нет с нами больше Пана! –

Читатель ждёт, когда ж умрёт Диана? –
Об этом он узнал в эпиграфной строке. –
Да всем не до того – оплакиваем Пана.
Не плачет лишь Сиринга в свирели-тростнике…

30.08.2003 г.

Уильям Шекспир

С О Н Е Т      №  6 0

    Как  волны набегают на каменья,
И каждая там гибнет в свой черёд,
Так к своему концу спешат мгновенья
В стремленьи неизменном – всё вперёд

Родимся мы в огне лучей без тени
И к зрелости бежим; но с той поры
Должны бороться против злых затмений,
И время требует назад дары.